Фантастика 2025-54 - Андрей Еслер

– Это не гроза, – мрачно ответил Медичи, обменявшись с Паоло понимающим взглядом. – Это на площади Синьории Джироламо Савонарола опять устраивает костер тщеславия[75].

– Опять этот монашек? – рассмеялась Беатриче. – У нас в Милане только о нем и говорят. Рассказывают, его проповеди весьма убедительны.

– Быть может, пора уже взяться за безумца, милый брат мой? – спросил Моро. – Твердой рукой навести порядок и показать, кто настоящий хозяин славной Флоренции?

– Граждане Флоренции любят его и считают пророком, – грустно вздохнул Медичи.

«Слаб духом и неумен, – с презрением подумал Паоло. – Недаром получил прозвище Пьеро Глупый».

– Ах, пойдемте же скорее на площадь Синьории! – воскликнула Беатриче. – Мне хочется послушать знаменитую проповедь Пламенного Джироламо!

– Это неразумно, душа моя, – ответил герцог Моро. – Не нужно дразнить своим присутствием разгоряченную чернь.

– Нет-нет, – прощебетала белокурая мадонна Изабелла. – На проповеди Савонаролы ходят и аристократы.

– Там так… чудесно! – подхватила донзелла Джемма, томно закатывая глаза. – Его слова – как очистительное пламя! После них душа становится светла и легка. Словно бы рождаешься заново, сбрасывая бремя грехов и суеты…

– Я хочу услышать проповедь! – Мадонна Беатриче решительно поднялась с ковра.

Единственным человеком, перед которым трепетал грозный герцог Моро, была его хрупкая, некрасивая жена. Лодовико испытывал к ней какое-то болезненное обожание и ни в чем не мог отказать. Тем более что к голосу мадонны Беатриче присоединился хор первых красавиц флорентийского двора, умолявших Сфорца:

– Ваша светлость, просим, просим, ваша светлость!..

Паоло бросил мимолетный взгляд на свою новоиспеченную супругу. Мадонна Лукреция не выказывала горячего желания слушать проповедь.

Сдавшись на милость прелестниц, правители вынуждены были согласиться.

– В конце концов, это может быть забавно, – пробормотал Моро.

– Прикажи охране следовать за нами, – вполголоса приказал Руджеро граф.

– Мой господин, но это очень опасно, – прошептал чернокнижник. – Иезуит в сопровождении монахов, в окружении толпы фанатиков… Им даже не нужно будет нападать. Они уничтожат нас одними только молитвами!

– Оставить таких высокопоставленных гостей не менее опасно, чем оказаться среди молящихся, – ответил Паоло. – Мы постараемся держаться в стороне. Ступай, Руджеро.

Вскоре от виллы делла Торре отъехала вереница карет, окруженных верховыми во главе с Луиджи. Главный охранник графа выглядел сердитым и озабоченным: поездка не предвещала для стриксов ничего хорошего.

Кареты остановились неподалеку от площади Синьории. Нарядные гости, предвкушая интересное зрелище, двинулись туда, где шумела толпа. Охрана, окружив аристократов, бдительно следила, чтобы к ним не подошел ни один горожанин.

Перед башней Палаццо Веккио возвышался помост, на котором торчало огромное уродливое чучело, изображающее дьявола. У ног его громоздились «анафемы» – парики и флаконы духов, книги, чертежи и портреты прекрасных женщин, шелковые и бархатные платья, дорогие кафтаны, меха, подзорные трубы и инструменты ученых, мячи, шахматы, маски… Горы предметов, коими, по мнению Савонаролы, безнравственные флорентийцы радовали беса. Помост окружали монахи, за ними – трубачи, дальше стояли горожане. У каждого в руках пылал факел – именно их огонь Лукреция приняла за далекую зарницу.

Люди смеялись, обменивались шутками, как будто собрались на самый радостный праздник. Но граф чувствовал витающий над площадью дух ярости и злобы.

– Идут! – истерично выкрикнул кто-то, и толпа замолкла, благоговейно взирая на длинную процессию.

Джироламо, в убогом рубище, шел медленно, молитвенно сложив руки перед грудью. Лицо его было скрыто капюшоном рясы. Его сопровождали дети-инквизиторы – самое истовое, самое преданное и страшное воинство проповедника. Двигались молча, опустив глаза.

Савонарола взошел на каменный помост перед башней, замер неподвижно, ожидая, когда воцарится полная тишина. В ожидании его проповеди люди затаивали дыхание, боясь нарушить священное молчание.

– И видел я во сне два креста, – вдруг произнес Савонарола шепотом, но его тихий голос волшебным образом разнесся над площадью. – И один из них стоял над Римом в черном вихре смертоносном, и звался он – крест Гнева Господня…

В толпе раздались испуганные вздохи. Женщины прижимали ладони к губам, подавляя рыдания, мужчины смотрели на проповедника во все глаза, боясь пропустить даже слово, даже жест… А голос Джироламо становился громче, увереннее:

– И второй крест восстал над прекрасной Флоренцией в сиянии ангельском, в божественной лазури. И звался он – крест Милосердия Господня…

На лицах людей расцветали облегченные улыбки, в глазах сияла радость. Савонарола продолжал:

– Се, время настало! Время настало выйти из-под власти церкви, где поселился Сатана! Слушайте меня! Слушайте меня, люди Флоренции, слушайте, братья и сестры! Ибо, подобно ветхозаветному пророку, передаю вам лишь веления Божии! А кто усомнится в этом, тот пусть будет проклят во веки веков!

– Аминь… – простонала толпа.

Капюшон рясы упал на плечи, открывая лицо Джироламо – худое, изможденное постами и ночными бдениями. Ноздри огромного вислого носа яростно раздувались, уродливо выпяченная нижняя челюсть придавала ему выражение невероятного упрямства.

– Грехи Рима силою делают меня пророком! – гремел Савонарола. – Грехи, кои я призван обличать! Суеты, отвращающие вас от Бога, братья и сестры, – они везде! Стыдитесь, ибо погрязли вы во грехе! Ваши женщины тщеславны и алчут лишь красоты телесной. Умащают себя мазями и духами, красят лица и золотят волосы, пряча обличье, данное им Господом. И некогда им уж молиться, нет времени на благочестивые помыслы. Гляди! – бешено выкрикнул Джироламо, выбрасывая вперед руку. – Гляди, человек, вон скачет на звере багряном вавилонская шлюха! В руках ее чаша, наполненная грехом, блудодейством! Такую жену хочешь ты, человек? Будь она проклята!

– Будь проклята! – ревели горожане.

– Так отправим в огонь суеты, кои соблазняют наших жен!

– В огонь! – вопила беснующаяся толпа.

К кострищу бежали люди, бросали в груду вещей все новые «анафемы». Женщины, рыдая, срывали с себя скромные украшения, отрывали с платьев кружева, тесьму и блестящие пряжки. Молодая девушка, сжимавшая в руке большой нож, выбежала к помосту, перехватила черную косу, резко провела по ней лезвием. Швырнула роскошные волосы в костер и забилась в истерике. Жестом благословив ее, Джироламо продолжил:

– Живописцы ваши действуют в дурном направлении, изображая обнаженное тело, соблазн диавольский!

– В огонь! – отозвалась толпа.

– Поэты ваши, вместо того чтобы славить Господа, описывают любовные утехи!

– В огонь!

Горожан все больше охватывало безумие. Кто-то вопил, потрясая кулаками, кто-то падал на колени, захлебываясь рыданиями. Несколько женщин катались по земле, содрогаясь то ли в судороге наслаждения, то ли в конвульсиях падучей.

– Мудрецы ваши вторгаются в замысел Господний, тщатся узнать то, что человеку знать не должно!

– В огонь!!!

– Нравственность, верни себе нравственность, о народ мой! Молю тебя! – Джироламо опустился на колени. По впалым щекам его потекли слезы. – Вы, наконец, друзья мои, которые избраны Богом, вы, о которых я плачу денно и нощно, сжальтесь надо мной! Я ничего не