"Фантастика 2025-163". Компиляция. Книги 1-21 - И. А. Намор

– скрывала окраины Саламанки. Показалось только, что на облаках играют красные зарницы, а еще через минуту где-то рядом ударила советская артиллерия, и вскоре канонада разлилась уже вдоль всей линии фронта…

6. Из дневника Героя Советского Союза, майора Юрия Константиновича Некрасова. Журнал «Красноармеец», орган Народного комиссариата обороны СССР, № 1, 1939 год.

«…Нас провели в квартиру, в которой размещался штаб обороны дома. За столом, заваленным бумагами и оружием, сидел молоденький лейтенант, больше похожий на переодетого мальчишку, чем на командира Красной Армии.

– Лейтенант Петров, – важно представился он и недвусмысленно добавил: – Я здесь старший.

Мы с Литвиновым представились по очереди. И я чтобы снять возможные недоразумения, сразу расставил все точки на „i“.

– Товарищ лейтенант, мы в вашем полном распоряжении. Ждем приказаний.

– Хорошо, товарищ капитан. Тогда займите оборону на верхнем этаже. Там уже есть двое красноармейцев, принимайте в свое подчинение, – лейтенант деловито пригладил мальчишеский вихор и улыбнулся. – У вас пулемет, это очень хорошо.

– Жаль, только патронов маловато, – огорченно вздохнул Литвинов…

– …Товарищ капитан! Вас комбриг вызывает! – незнакомый мне сержант в обгорелом комбинезоне с трудом держался на ногах, левой рукой он постоянно вытирал шею.

– Что с вами, сержант? Ранены?

– Ерунда, товарищ капитан… слегка зацепи… – договорить сержант не смог и молча повалился на спину.

Мы с Литвиновым бросились на помощь, но было уже поздно, он скончался. Из пробитой осколком головы быстро натекла лужа густой крови.

– Литвинов, остаешься за командира, – распорядился я. – Сержанта уберите в дом, потом будет возможность, похороним. Я к командиру бригады. Вопросы есть?

Механик-водитель покачал головой.

– Не-а… товарищ капитан, никак нет!

Литвинов проводил меня до подъезда и хотел прикрыть огнем из пулемета, но я запретил ему тратить патроны.

– Ни пуха, ни пера, товарищ капитан! – пожелал он мне напоследок.

– К черту! – как положено, ответил я.

Я выждал, когда стрельба утихнет, и бросился вперед. Пробежав метров пятнадцать, я упал на дорогу и скатился в неглубокую воронку. Несколько очередей запоздало ударили поверх моей головы. Выждав секунд тридцать-сорок, я вскочил и пробежал еще десяток метров, укрывшись на этот раз за перевернутым грузовиком. Так перебежками я добрался до здания, в котором находился комбриг Павлов. Дом был сильно разрушен артиллерийским огнем, перекрытия верхних этажей и большая часть стен обвалились, но наши бойцы продолжали держать оборону. Комбрига я нашел возле одной из импровизированных бойниц полуподвального этажа. Павлов был ранен, один из танкистов, парень с внушительным торсом, аккуратно перебинтовывал его бритую голову нательной рубахой, разорванной на полосы. В помещении находились еще два пехотинца: старший лейтенант и политрук.

Я доложил о прибытии. Командир махнул рукой, приглашая садиться, и начал без предисловий:

– Товарищи командиры, положение отчаянное. Националисты воспользовались системой подземных коммуникаций и вышли в тыл. Нас выбили из шести домов. Во второй батальон отправлено трое посыльных, ни один не вернулся. Долго мы не продержимся… – Павлов замолчал, прислушиваясь к звукам вялой перестрелки. – Сейчас удобный момент, чтобы собрать все силы в кулак и вырваться из города. Товарищ Некрасов, я назначаю вас командиром группы прорыва. Соберите человек двадцать, самых боеспособных, и возьмите все пулеметы. Ваша задача – прорвать кольцо окружения… За вами пойдут все легкораненые, их поведет дивизионный комиссар Качелин.

– А вы, товарищ комбриг?! – не удержался я и перебил его речь.

– Я останусь здесь с ранеными, которые не могут самостоятельно передвигаться… – тоном, не допускающим возражений, заявил Павлов.

– Товарищ Трусов, – обратился комбриг к старшему лейтенанту, – сколько штыков осталось в батальоне?

– Со мной двенадцать… – просипел тот сорванным голосом и тут же обратился с просьбой: – Товарищ комбриг разрешите остаться с ранеными?

– Нет, – коротко отрезал Павлов. – Вы со своими людьми пойдете в арьергарде.

– Товарищ Калинин, – дошла очередь до политрука. – Вы назначаетесь заместителем капитана Некрасова и лично отвечаете за спасение Боевого Знамени бригады… Товарищ сержант! – скомандовал он перевязывавшему его танкисту. Тот отложил самодельные бинты и, не спеша, расстегнул ворот комбинезона. И мне стало ясно, почему он казался такого неестественного сложения: на его груди под комбинезоном было спрятано знамя бригады.

– Товарищи, – обратился, уже к нам троим, Павлов, – приказываю… и даже в большей степени не приказываю, а прошу! Выведите из окружения людей и сохраните Боевое Знамя!

Было видно, что командиру группы из-за ранения нелегко давалось каждое слово, он побледнел, а на лбу выступила испарина…

…Нам повезло, путь нашего прорыва пришелся на позиции, занимаемые батальоном националистов, укомплектованных большей частью новобранцами. Непривычные к ночному бою, они избегали прямого столкновения и стреляли больше для самоуспокоения, спрятавшись в укрытия.

Мы прорвались через оба ряда траншей, и я, отправив небольшую группу со знаменем к нашим позициям, приказал остальным бойцам занять оборону и прикрыть выход раненых.

Тем временем заговорила наша артиллерия. Надо отдать должное артиллерийским командирам, они верно оценили причину переполоха во вражеском стане и поддержали наш прорыв действенным артогнем по всему фронту. Националистам стало не до нас. Мы дождались последних раненых и стали ожидать группу Трусова. Но больше никто не появился, и мы по звукам разгорающегося боя в тылу санхурхистских позиций догадались, что наши товарищи пожертвовали собой, приняв весь огонь на себя.

Скрепя сердце, я отдал приказ отступать. Мы перебежками, а где и ползком, направились в сторону наших войск. Впрочем, своим ходом мне туда добраться было не суждено. Шагов через пятьдесят-шестьдесят правую ногу обожгло резкой болью, и я повалился наземь. Тут же попытался вскочить, но снова упал, нога не слушалась. Ко мне подскочил Литвинов и подхватил меня, как мешок, на спину. Так на своей спине он и вынес меня к нашим…»

7. Олег Ицкович, Саламанка, Национальная зона, 25 декабря 1936 года

Ударило в грудь, под сердце. Резко и больно, но сразу же отпустило, так что, по-видимому, не инфаркт.

Олег поднял руку, заметив мимоходом, что пальцы дрожат, коснулся лба. Лоб оказался мокрым от пота, но это и так было ясно. Можно и не трогать: пробило так, словно в луже выкупался. Струйки липкой влаги стекали по вискам и лбу, «журчали» по ногам и между лопаток…

«Ольга?!»

Боль ушла, как не было, но сердце колотилось, словно после заполошного бега, а в душе…

Что ему почудилось перед тем, как «ударило» в сердце? Ведь точно же что-то примерещилось. Тень женщины на фоне звездного неба… и отзвук далекого выстрела.

«Бред! Дичь!» – но душе не прикажешь. Зажало, как в тисках: что называется, не вздохнуть, не охнуть.

– Твою мать! – доставать сигарету дрожащими, как у алкоголика, пальцами, удовольствие ниже среднего. Закурить удалось с десятой – или еще