Всё об Орсинии - Урсула К. Ле Гуин

Тут он покраснел как свекла: именно Станислас и не был ее сыном. Она улыбнулась и сказала чуть смущенно:

– Станислас очень милый. А в четырнадцать лет… Четырнадцать лет – такой опасный возраст! Вдруг сразу начинаешь понимать, на что способен ты сам и какова будет плата за это… Однако Станислас очень сдержанный и милый мальчик. Зато Поль и Зида в его возрасте пойдут напролом, с ними тяжело придется. Дело в том, что Станислас познал боль утраты таким юным… А когда вы собираетесь сдавать экзамены в духовную семинарию? – спросила она, мгновенно меняя тему.

– Через месяц, – отвечал он, потупясь.

– И вы совершенно уверены, что предназначены именно для такой жизни? – снова спросила она.

Помолчав, по-прежнему не глядя ей в глаза и видя перед собой только сверкающую белизну ее платья и золотисто-зеленую листву, он промолвил:

– А почему вы спрашиваете об этом, баронесса?

– Потому что идея целибата меня ужасает! – воскликнула она, и ему захотелось вытянуться на земле, пестреющей листьями вяза, похожими на легкие овальные золотые монетки, и умереть.

– Бесплодие, – сказала она. – Видите ли, человеческое бесплодие – вот чего я боюсь смертельно и считаю своим врагом. Я знаю, у людей есть и другие враги, но бесплодие я ненавижу сильнее всего, ибо оно делает человеческую жизнь менее значимой, чем смерть. Да и союзники его поистине чудовищны: голод, болезни, уродства, извращения, чрезмерные амбиции, чрезмерно развитый инстинкт самосохранения… Господи, и что только делают там эти дети?

За обедом Поль попросил Станисласа еще разок сыграть в Рагнарёк, Станислас согласился, и теперь ледяной великан штурмовал укрепления Асгарда – дренажную канаву за прудом. О́дин швырял молнии со стен, а Тор…

– Станислас! – окликнула мальчика баронесса, приподнимаясь со стула, тонкая, вся в белом; Йозеф смотрел на нее во все глаза. – Не позволяй, пожалуйста, Зиде размахивать молотком!

– Я Тор, я Тор, я должна иметь молот! – затараторила Зида.

Станислас быстро вмешался в игру и велел Зиде, опустившейся на четвереньки, приготовиться к очередному штурму крепости.

– Теперь она волк Фенрир! – крикнул Станислас матери; в его звонком голосе, всколыхнувшем жаркую тишину послеобеденной поры, слышался чуть заметный смех.

Мрачный и суровый Поль, прищурившись, сжал свой посох и лицом к лицу встретил атакующие армии Хель и царства мертвых.

– Пойду-ка я приготовлю всем лимонад, – сказала баронесса и ушла, оставив Йозефа в одиночестве, и он наконец упал ничком на землю, наповал сраженный той невыносимой нежностью и тоской, которые эта женщина пробудила в нем и которые никак не хотели вновь засыпать. А тем временем у пруда Один бился с армией царства мертвых на залитых солнцем крепостных валах неба.

На следующий день от дома остались лишь стены. Внутри громоздились бесконечные ящики и коробки, куда-то спешили люди с вещами. От всеобщей суматохи удалось спастись только Томасу и Зиде – Томас соображал медленно и к тому же считался жителем Асгарда всего лишь около года, так что он убрался подметать двор от греха подальше, а Зида весь день проторчала в Маленькой Роще. В пять Поль, высунувшись из окна своей комнаты, пронзительно завопил:

– Машина! Машина! Машина едет!

Огромное черное такси образца 1923 года со стонами въехало во двор, пробираясь точно ощупью – его слепые, выпуклые глаза-фары сверкали в закатных лучах солнца. Коробки, ящики, гигантский синий чемодан и два железных сундука были погружены в машину Томасом, Станисласом, Йозефом и шофером, жителем соседней деревни, под неусыпным наблюдением барона Северина Эгидескара, заведующего кафедрой медиевистики в Университете Красноя.

– А завтра в восемь вы захватите нас и все остальное и отвезете на станцию, хорошо?

Шофер, который в течение семи лет отвозил их на станцию в первых числах сентября, молча кивнул. Такси, нагруженное пожитками семи человек, тяжело двинулось прочь и прибавило скорость на дороге в утомительной тиши раннего ясного вечера, а дом так и остался разоренным, с опустевшими комнатами.

Теперь уже постарался удрать сам барон. Раскуривая трубку, он неторопливо, с оглядкой, точно человек, спасающийся бегством, двинулся мимо пруда, мимо Томасова загона для кур, вдоль изгороди, через которую, качая тяжелыми макушками, перевешивались сорняки, вниз по залитой солнцем дороге к рощице плакучих берез, называемой также Маленькой Рощей.

– Зида, ты где? – окликнул он, останавливаясь в легкой прогретой тени.

Тишину вокруг нарушало лишь неумолчное стрекотание кузнечиков в полях. Ответа не последовало. Окутанный облаком голубоватого трубочного дыма, он прошел еще немного и снова остановился, заметив корзину для яиц, украшенную множеством крошечных лоскутков и кусочков цветной бумаги. На поросшей мхом, сильно истоптанной лужайке рядом с корзинкой валялась деревянная вешалка для пальто. В одной из ячеек корзинки виднелась яичная скорлупа, покрашенная золотой краской, в другой – кусочек кварца, в третьей – корочка хлеба. Чуть поодаль лежала и крепко спала босая девочка, задрав попку выше головы. Барон присел на мох с нею рядом и снова раскурил трубку, созерцая корзинку для яиц. Потом пощекотал девочке пятки. Она хрюкнула от смеха, начиная просыпаться, и барон взял дочку на руки.

– Что это такое?

– Ловушка. Чтобы единорога поймать. – Она смахнула со лба локоны, в которых запутались опавшие листья, и поудобнее устроилась у отца на коленях.

– Ну и как, поймала?

– Нет.

– А хоть одного видела?

– Мы с Полем нашли следы.

– С раздвоенным копытцем, да?

Она кивнула. Стараясь не рассмеяться, барон вспомнил соседского поросенка, который, гуляя среди березовых стволов, казался серебристым.

– Говорят, их могут поймать только девушки, – шепнул он Зиде.

А потом оба долгое время сидели неподвижно и молчали.

– Наверное, ужинать пора, – сказал барон. – Вот только все скатерти, ножи и вилки уже упакованы. Интересно, как же мы будем есть?

– Руками! – Зида моментально вскочила и бросилась к дому.

– Надень туфли, – строго велел он.

Девочка вернулась и неохотно всунула маленькие, холодные, грязные ножонки в кожаные сандалии, а потом с криком «Скорей, папа!» умчалась. Отец быстро и в то же время как бы колеблясь двинулся за ней, стараясь не отставать; он шел среди длинных неясных теней берез, вдоль ограды, мимо загонов для кур и сверкающего пруда – шел сдаваться в плен.

Потом все уселись на землю под Четырьмя Вязами. На ужин была ветчина, пикули, холодные жареные баклажаны, черствый хлеб и терпкое красное вино. Листья вяза, словно легкие монетки, падали вниз, прилипая к хлебу. Чистое, ясное закатное небо отражалось в пруду и в стаканах с вином. Станислас и Поль принялись бороться, так что на остатки ветчины нападали комочки земли; баронесса и Роза, причитая, отряхивали ветчину. Потом мальчишки умчались к Большому Утесу – запускать машинки через туннель и обсуждать,