Фермер 1: перерождение - Алим Онербекович Тыналин

Воспитывала бабушка, строгая, но справедливая. Умерла от инфаркта на третьем курсе его учебы.

Одиночество, учеба как спасение. Красный диплом. И распределение в далекий алтайский совхоз.

Три дня назад — приезд на новое место работы. В тот же вечер нелепая случайность.

Проходил мимо строящегося зернохранилища, когда сорвалась плохо закрепленная балка. Удар по касательной — спас рефлекс, отпрыгнул в последний момент. Очнулся уже в сельской больнице.

А теперь в его теле был я, политтехнолог из будущего. Человек, который создавал и разрушал политические карьеры.

— Итак, — сказал я вслух и вздрогнул от чужого тембра голоса, — я умер в 2023-м и каким-то образом оказался в теле молодого специалиста в Советском Союзе эпохи застоя.

Звучало как безумие. Но ощущение абсолютной реальности происходящего не оставляло места для сомнений.

Запахи были слишком яркими, керосин, застарелый табак, специфический аромат советского одеколона «Шипр» от полотенца. Текстуры слишком осязаемыми — шероховатость побелки на стене, прохладная гладкость эмалированного таза, жесткая хлопковая ткань рубашки.

В дверь постучали, три уверенных удара.

— Виктор Алексеевич! Проснулись? Как самочувствие после вчерашнего? Михал Михалыч просил узнать, сможете на совещание к обеду подойти?

Женский голос, хрипловатый, с деревенским говорком.

— Да, спасибо! Голова почти не болит, — ответил я автоматически, удивляясь тому, как естественно звучала моя реакция. — Обязательно буду.

— Завтрак вам в столовой уже приготовили, — продолжил голос за дверью. — Фельдшерица сказала, что вы можете вставать, но осторожно. Повезло вам, еще бы сантиметр, и поминай как звали…

— Родился в рубашке, — согласился я, пытаясь нащупать тон общения.

— Ну отдыхайте тогда. Совещание в два часа.

Я услышал удаляющиеся шаги. Тяжелые, размеренные, явно женщина средних лет, в резиновых сапогах, судя по характерному чавканью по грязи.

Осмотрел гардероб. Серый костюм из жесткой шерстяной ткани, две рубашки, одна белая, другая в едва заметную голубую полоску, галстук темно-синий, потертый на сгибах. В шкафу брюки, свитер грубой вязки, ватник. Рабочая одежда — телогрейка, кирзовые сапоги.

Нашел бритвенный станок, опасную бритву, помазок. Старался привыкнуть к чужому лицу в зеркале, чужим движениям рук.

— Добро пожаловать в СССР, — сказал я отражению. — Нужно разобраться, что произошло и как здесь жить.

* * *

Совхозная столовая — одноэтажное здание из красного кирпича, с облупившейся вывеской. Внутри пахло подгоревшим маслом, свежим хлебом и квашеной капустой. Несколько столов, покрытых клеенкой в клетку, железные стулья с потрескавшимися сиденьями из кожзаменителя.

К обеду я решил все-таки выйти, несмотря на рекомендации фельдшера. Нужно понять обстановку, познакомиться с людьми. В конце концов, память Виктора подсказывала, что его здесь практически никто не знал, идеальная ситуация для вживания в роль.

За стойкой стояла грузная женщина в белом халате и косынке, с ярко-красными щеками и выбившейся прядью крашенных хной волос. На груди был приколот значок «Отличник советской торговли».

— А, Виктор Алексеич! — махнула она половником. — Ну как вы после вчерашнего? Все село только и говорит, новый агроном едва не погиб в первый же день. Зернохранилище это проклятое уже третью жертву требует!

— Жив, как видите, — улыбнулся я, потрогав повязку на голове. — Врачи разрешили вставать.

— А костюм зачем нацепили? — всплеснула руками женщина. — Вам же голову беречь надо, а не на совещания бегать!

— Первое впечатление важно, — ответил я. — Не хочу, чтобы директор подумал, что взял на работу недотепу.

— Ох уж эти городские! — покачала она головой, но в голосе слышалось одобрение. — Садитесь, покормлю вас нормально. Для раненого героя положена двойная порция.

Я сел за пустой стол. Столовая была почти безлюдна, обеденный перерыв еще не начался.

— А вас как зовут? — спросил я, когда женщина принесла тарелку наваристого борща с куском хлеба.

— Зинаида Петровна я, — представилась она. — Но все Зиной кличут. Двадцать лет уже здесь работаю, всех знаю и все про всех знаю. — Она понизила голос. — Вот вас поселили в этом бараке, а не дело это. Холодно там, сыро. Вам после травмы покой нужен и уход.

— Есть другие варианты? — спросил я с интересом.

— Есть дом пустующий на окраине, — сразу оживилась Зина. — Федор Макарыч там жил, лесник. Умер в прошлом году, родственников не было. Домик крепкий, бревенчатый. Камень бутовый, фундамент надежный. Печка в порядке. Только пыли, наверное, скопилось…

— А как его получить?

— Так с Михал Михалычем поговорите. Вы ж специалист, с высшим образованием. Вам положены условия. Скажите, что для научных изысканий вам нужен покой и тишина. Он поймет — мужик толковый.

Я кивнул, мысленно благодаря случай, который так удачно подбрасывал решение жилищного вопроса. Уединенный дом — именно то, что нужно человеку, оказавшемуся в чужом времени, чужом теле, и готовящемуся к такой необычной игре.

— Спасибо за совет, — сказал я Зине. — Обязательно поговорю с председателем.

— Кушайте борщ, пока горячий, — по-матерински сказала она. — А на второе будет жаркое.

Борщ оказался невероятно вкусным, с мясом, с нотками чеснока и лаврового листа. Не то что синтетические супы моего времени. Я ел медленно, анализируя ситуацию.

Итак, я вчерашний выпускник, московский специалист, чуть не погибший в первый же день работы. Местные относились настороженно, но доброжелательно. Ожидали, что молодой агроном привнесет что-то новое.

За окном стояло пасмурное майское утро. Грузовик ГАЗ-52 с облупившейся краской проехал мимо, подняв фонтан брызг из лужи. Два старика в кепках обсуждали что-то, опираясь на изгородь. Женщина вела за руку мальчика лет пяти в резиновых сапожках.

Советский Союз времен Брежнева. Эпоха, которую я изучал по учебникам и рассказам стариков. А теперь мне предстояло в ней жить.

Я доел борщ, принялся за жаркое. Сквозь окно столовой увидел приближающегося мужчину в тяжелом драповом пальто и сапогах.

Широкоплечий, с властным, тяжелым подбородком и густыми бровями. Шел уверенно, несмотря на грязь, перепрыгивая через лужи с ловкостью, неожиданной для его комплекции.

— Михал Михалыч идет, — сказала Зина, тоже заметив его. — Видать, про вас узнал, что вы уже на ногах.

Дверь столовой открылась. Директор совхоза, а это был, несомненно, он, окинул помещение быстрым взглядом и решительно направился к моему столу.

— Ну-с, Виктор Алексеевич, рад видеть вас в добром здравии, — сказал он без предисловий, протягивая широкую ладонь. — Михаил Михайлович Громов, директор совхоза «Заря».

— Очень приятно, — ответил я,