Осколки протокола. Суррогат реальности - Юрий Александрович Уленгов

Сравнение архивов…

Совпадение: 91 %.

Второй архив полнее — включает финальные события и базовые данные для функционирования.

Оба архива успешно интегрированы в текущую нейроматрицу.

Я замер, глядя на данные.

— Два архива? — переспросил я. — Симба, стоп. Голограмма говорила про ОДИН архив. Тот, что создается кодовой фразой. Откуда второй?

— Неизвестно, шеф. Возможно, механизм работает иначе, чем понимала голограмма. Или технология эволюционировала.

Я нахмурился, стоя под остатками воды.

Два архива. Один — тот, что создал двойник кодовой фразой в башне. Второй — автоматический, созданный при смерти.

Двойник об этом не говорил. Вообще. Только про один архив, про кодовую фразу, про то, что память сохранится.

Значит, либо двойник чего-то недопонял в механизме, либо Плесецкий что-то изменил в технологии с тех пор. Либо…

Либо автоматический архив работает всегда, а защищенный — это дополнительная страховка.

В целом, было бы крайне нелогично воскрешать меня каждый раз таким, какой я очнулся в подвале — не помнящим, кто он такой и не понимающим, что вообще вокруг происходит. Это моментально снижает эффективность в разы. Значит, что? Значит, двойник ошибался, и вся эта история со вторым архивом была напрасной? Или он думал, что дело обстоит именно так, потому что сам в прошлый раз вернулся… Скажем так, нештатным образом?

Пауза. В общем, снова непонятное. Ладно, будем разбираться по ходу. Но вот есть нюансы, которыми нужно заняться прямо сейчас.

— Симба, — сказал я тихо, хотя шум воды все равно заглушал голос. — Важный вопрос. Можешь ты закрыть от внешнего вмешательства эпизод с голограммой? Чтобы Плесецкий не узнал, что там было, если вдруг решит сканировать мою память?

Пауза. Долгая.

— Технически… возможно, — медленно ответил Симба. — Процесс длительный. Потребуется создать дополнительные уровни шифрования, замаскировать доступ к защищенному архиву, возможно, заменить часть данных ложными или белым шумом. Сложно. Но я постараюсь.

— Сколько времени?

— Несколько часов. Может, больше. Зависит от того, насколько глубокий уровень сканирования применяет Плесецкий.

Я выдохнул.

— Делай. Приоритетная задача. И еще — убери все подозрительное. Например, информацию о том, что ты способен обходить запрет на использование имплантов.

— Шеф, я…

— Ты же все еще способен? — перебил я.

— Хотите проверить? — голос Симбы звучал… Хвастливо?

Я сжал кулак, мысленно дал команду активировать клинки.

Щелчок. Тихий, почти неслышный под шумом воды.

Из-под кожи на запястье выдвинулся клинок — тонкий, острый, сантиметров двадцать в длину, из композитного материала, похожего на керамику, но прочнее стали. Блеснул влажным блеском под светом ламп.

Я повернул руку, посмотрел на лезвие. Знакомое ощущение. Вес, баланс, готовность убивать. Хорошо. Убрал клинок обратно. еще один щелчок, лезвие скользнуло под кожу, исчезло без следа.

— Хочешь сказать, что сейчас импланты заблокированы?

Вместо ответы в интерфейсе возникли новые строки:

[ДИАГНОСТИКА СИСТЕМЫ]

Колония наноботов: 100 %. Функционируют в штатном режиме.

Нейроген: 100 %. Резервуар заполнен. Готов к активации.

Базовые системы: нейрочип, интерфейс — функционируют без сбоев.

Инфразвуковый генератор: отсутствует.

Лазерный эмиттер: отсутствует.

Генератор электромагнитного импульса: отсутствует.

Встроенные клинки: программная блокировка обойдена. ФУНКЦИОНИРУЮТ.

Дерьмо. Получается, я совсем новорожденный… М-да. Ну, хотя бы клинки и нейроген есть, и то хлеб. Но вообще, конечно, печально. Я уже привык к встроенному оружию, и сейчас чувствовал себя голым. Хотя я и есть голый…

Я усмехнулся.

Выйдя из-под душа, я взял с полки полотенце — чистое, белое, аккуратно сложенное, — и начал вытираться. Движения быстрые, механические.

— Симба, сколько времени уйдет на маскировку данных?

— Несколько часов минимум, шеф. Работаю в фоновом режиме. Постараюсь закончить до того, как Плесецкий попытается провести глубокое сканирование.

— Хорошо.

— Шеф, — добавил Симба. — Еще один момент. Базовый информационный пакет, который добавлен при воскрешении… Он минималистичен. Ровно столько, сколько нужно для функционирования — ни крупицей больше. Будто Плесецкий отмеряет каждый бит информации с аптекарской точностью.

Я задумался, продолжая вытираться.

— Контроль?

— Абсолютный, — подтвердил Симба. — Вы получаете ровно то, что он решил дать. Ни больше, ни меньше.

Я кивнул. Логично. То есть, тут мой двойник прав — информацию все-таки чистят. Интересно…

Я закончил вытираться, повесил полотенце на крючок. Подошел к металлическому шкафчику в углу, открыл его.

Внутри — простой рабочий комбинезон серого цвета, потертый, но чистый. Ботинки на толстой подошве. Больше ничего. Никакого оружия, никакой брони, никаких личных вещей.

Как заключенному.

Я достал комбинезон, начал одеваться. Ткань грубая, но прочная. Застегнул молнию до горла, надел ботинки, зашнуровал. Выпрямился, посмотрел на себя в зеркало над раковиной.

Обычный рабочий. Ничего примечательного.

Если не считать того, что под кожей — синтетический организм, нафаршированный наноботами, с обойденной блокировкой клинков и двумя слоями памяти, один из которых скрыт от создателя.

Я развернулся к двери, ведущей из душевой в коридор. Глубокий вдох.

Время встретиться с Плесецким.

Я толкнул дверь и вышел.

* * *

За дверью оказался коридор. Узкий, серый, знакомый благодаря базовой памяти. Я пошел вперед — налево, потом направо, прямо к главному залу. Нужное направление всплывало в памяти само по себе, как загруженная карта.

Дошел до массивной металлической двери в конце. Остановился, на миг задержал ладонь на холодной ручке, затем выдохнул и толкнул дверь.

Еще один коридор. Совсем другой, не похожий на те узкие серые проходы, по которым я шел раньше. Широкий, высокие потолки, яркий белый свет, стены отделаны панелями из какого-то композитного материала, гладкого и холодного на вид. Чистота почти хирургическая.

Меня здесь уже ждали.

Владимир Плесецкий. Создатель Эдема. Один из основателей ГенТек. Гений. Чудовище. Человек, который развязал апокалипсис и теперь пытается вернуть контроль над ним.

Он сидел в моторизованном инвалидном кресле — массивном, с множеством датчиков и панелей управления на подлокотниках. Парализован ниже пояса, но в его позе, в том, как он держал голову, чувствовалась воля. Жесткая, несгибаемая.

Мужчина лет шестидесяти пяти, может, семидесяти. Лысеющий — волосы остались только по бокам головы, седые, коротко стриженные. Лоб массивный, высокий, изборожденный глубокими морщинами. Седая борода, густая, аккуратно подстриженная, закрывает нижнюю часть лица.

Глаза — темные, глубоко посаженные, под тяжелыми бровями. Живые, острые, полные интеллекта и… чего-то еще. Ненависти? Презрения? Безумия? Трудно сказать. Взгляд тяжелый, пронзительный, оценивающий.

Черты лица жесткие, волевые. Скулы выступают, челюсть массивная. Кожа бледная, нездоровая.

Плесецкий был одет в темный костюм с галстуком, поверх — белый лабораторный халат, безупречно чистый. Выглядит как профессор, ученый, человек науки. Но в этом облике было что-то зловещее. Власть. Жестокость. И что-то ещё — фанатизм, что ли.

Рядом с креслом стояла женщина. Я перевел взгляд на нее и невольно задержался.

Красивая. Нет, не просто красивая — идеальная,