1977 - Александр Скок

– Добрый вечер, – сказал я.

– И вам не хворать, – ответила она глухим, как будто прокуренным голосом.

Для порядка – окинул взглядом прилавок. Ассортимент все тот же. Колбасы опять нет. Кефира тоже. На его месте стояла сметана в треугольной упаковке.

Продавщица смотрела на меня. Ее взгляд был тяжелым, как свинец, и с каждым мгновением мне казалось, что воздух в гастрономе становится плотнее, как перед грозой. Нельзя было тянуть. Скажи что-нибудь, сейчас же.

Мой взгляд лихорадочно блуждал, пока не остановился на пачках сигарет за ее спиной. Кивнув в их сторону, сказал:

– Можно мне пачку вон тех сигарет.

Она молча повернулась, взяла сигареты и бухнула на прилавок пачку «Космоса» – черную как ночь.

– Сколько с меня?

– Пятьдесят.

На миг я застыл. Пятьдесят чего? Рублей? Копеек? В какой-то жуткий момент мне показалось, что она назвала цену моей жизни. Но потом, конечно, понял – копеек.

Монеты с глухим звуком упали на прилавок, и сигареты скользнули в мой карман. Теперь осталось самое сложное – ради чего я, собственно, и пришел.

Я выдохнул, собрал остатки смелости и заговорил, стараясь, чтобы голос звучал уверенно:

– Можно от вас позвонить?

– Нет, – коротко отрезала она.

– Просто… сестра родила на днях, – соврал я так нагло что сам чуть не поверил. –Не представляю, как она там. А из дома позвонить не могу. Телефон сломался.

Она прищурилась, как бы разглядывая меня через линзу, способная проявить любой обман. Ее голос стал еще холоднее:

– Езжай в роддом.

Я быстро накинул следующий слой лжи:

– Так ее должны были сегодня выписать… ну, пожалуйста, всего один звонок. Я недолго. Могу заплатить. Только скажите, сколько?

Женщина уперлась в меня тяжелым взглядом, и я услышал, как она раздраженно сопит. Я ожидал самый худший вариант, начиная от трехэтажного мата в мой адрес, заканчивая появлением в ее руках охотничьего ружья, чье дуло будет наставлено в мою наглую физиономию. Дуло, черное, как воронка небытия, сверкнуло бы в тусклом свете. Ладно, с ружьем, это я, конечно, фантазирую. Наконец, женщина молча кивнула в сторону двери в подсобку.

– Даю тебе три минуты. Денег не надо.

– Спасибо!

Я проскользнул в приоткрытую дверь, стараясь не шуметь, и оказался в тесной, зажатой между стенами комнате. Чахлая сороковатная лампочка старалась разогнать темноту. Воздух здесь был пропитан запахом мокрого картона. Вдоль одной из стен возвышался массивный деревянный стеллаж, нагруженный ящиками и консервами. На другой стороне подсобки красовался красный телефонный аппарат на изрядно обшарпанном столе.

Столешница была покрыта толстым стеклом, под которым скрывались листы документов – отчеты, таблицы, ведомости… Я медленно провел рукой по стеклу, прежде чем достать из кармана салфетку. Посмотрев номер Анны, осторожно поднял трубку, как будто боялся потревожить тишину. Барабан телефона защелкал, когда я набирал номер.

Три гудка. На четвертом в трубке раздался голос. Грубый, резкий, с оттенком жесткости и дисциплины.

– Слушаю.

Словно в милицию попал. Хотя, стоп. Отец Ани был милиционером…

– Здравствуйте. Аню можно к телефону? – слова давались с трудом. Чувствовал себя мальчишкой, который звонит однокласснице, чтобы сделать вид, что это из-за уроков, а не из-за того, что влюблен.

– Кто спрашивает?

Голос с той стороны был отточенным, твердым, будто протянулся по проводам прямо из милицейского кабинета.

– Сергей. Одногруппник. По поводу завтрашнего зачета… – соврал я, стараясь, чтобы голос прозвучал ровно.

– Одну минуту.

Шорох. Затем где-то вдалеке послышался его окрик: «Анна! Подойди к телефону! К тебе… друг». Последнее слово он произнес так, что было не по себе. То ли насмешка, то ли скрытая угроза. В ответ где-то за кадром пробился ее голос, теплый, знакомый, слова были неразличимы.

Я успел подумать, что он сейчас вернется к телефону и скажет: «Она занята. Перезвоните позже». И это было бы хуже всего. Сердце на мгновение застыло, затем раздался недолгий шорох, и я услышал ее голос.

– Алло.

– Привет, это Сергей. Узнали? – произнес я.

Через трубку я почувствовал, как Аня замялась, а ее щеки, наверняка, вспыхнули, будто обожженные ледяным ветром.

– Вы с ума сошли звонить в такое время! – ее голос сорвался на шепот, приглушенный. Так и представилось, что она прикрыла трубку рукой. – Отец дома!

– Извините, не знал. А вы не рады, что я позвонил?

Наступила короткая пауза, во время которой я лишь слышал ее дыхание. Затем она мягко произнесла:

– Вообще-то… рада.

Я обернулся. На мгновение мне показалось, что продавщица слышала каждое слово. Мой разговор с Аней точно не выглядел как беседа с сестрой – тем более недавно родившей. Наша манера говорить: это официальное «вы» было слишком странным, слишком чужим. Я пожал плечами, пусть слушает.

Вернувшись к разговору, я сказал чуть тише:

– Вы ведь не передумали насчет завтра?

– В каком смысле? О чем вы?

– Зачет все еще сами будете сдавать?

– Как раз учу.

– И как успехи?

– Честно? Не очень, – устало призналась она и тут же добавила: – Всю ночь не спала.

– Мое предложение в силе.

– Нет, я все выучу сама! – упрямо ответила Аня.

Вот же! Что за характер?

– Ну-ну, всю ночь будете зубрить, а утром на зачет явитесь, как вареная лапша.

Она фыркнула, скрывая улыбку.

– Зато честно. Сама все сдам.

– Вы уверены?

– Уверена! – выпалила она так резко, что я сразу понял: это всего лишь слова. Сказано, чтобы не уступать.

– Ладно. Но давайте так: назовите адрес вашего университета. Утром я буду ждать вас у входа. Это наш запасной план. Зачет во сколько?

– В восемь.

– Не успеете выучить – не страшно. Помогу. Диктуйте адрес.

– Сама справлюсь!

– Но все-таки… – не отступал я.

Аня взяла паузу для раздумий и в итоге сдалась под тяжестью моего напора. Вздохнула:

– Ладно. Улице Свердлова, 79. Только это не университет, а училище.

Записывать не пришлось. Я и так знал этот адрес. В моем времени там тоже было медицинское училище.

– Запомнил. В семь сорок пять буду у входа. По рукам?

– По рукам.

Из торгового зала донеслись голоса, резко напомнив мне, что пора сворачиваться.

– А когда вам можно звонить? – спросил я.

– Днем. Отец на службе. А зачем?