Кредо инквизитора II - Алексей Михайлович Рутенбург

если честно, не помню даже. Настроение, действительно, словно в отпуске. Пересев на другую линию, я больше не собирался нигде выходить и так уже накатался. Улыбаясь и ни о чём не думая, я машинально повернул голову направо и увидел Дашу…

Она смотрела на меня и как всегда улыбалась. Тёмные, довольно тёплые сапожки с чёрными ворсинками меха, чёрные штаны, сильно прилегающие к её ногам, футболка ramones, тоже чёрная с белым логотипом на всю грудь и живот, и кожаная куртка с блестящими застёжками на карманах. Длинные каштановые волосы, красивые, любимые, добрые глаза, они сверкали, словно на них попала вода, розовый ровный цвет губ и белые наушники. Одета, словно мы в Питере, и как всегда холодно. Моё сердце забилось чаще, и тепло охватило грудь, плечи и руки до локтей, лёгкое покалывание в рёбрах, даже дышать стало легче. Странно, но в этот раз у меня не прихватывает сердце: очень часто, когда приходит она, мой моторчик начинает на буксире тянуть мою грудь куда-то назад и темнеет в глазах. Я смотрел на неё, опустошённый, не двигающийся. Потели руки, и страх проник в мой разум. «Не хочу так больше, изо всех сил хочу, чтобы ты была рядом со мной и никуда не уходила». Она засмеялась, но я не слышал её звонкий, искренний смех. Тяжело дышал, слезы подоспели вовремя, но не смели идти. Я протянул к ней свою дрожащую руку и через грусть улыбнулся. Она, улыбаясь, покачала головой и повернула голову в сторону, я на рефлексах посмотрел туда же, куда она, затем резко перевёл взгляд на неё, но было уже поздно. Она снова упорхнула. Оставила меня одного…, одного во всём мире…

После этого, непонимающий, что происходит, потерянный в пространстве и времени я вышел на ближайшей станции и направился на свежий воздух. Получилось так, что очутился я на станции Лувр-Риволи и тут же меня ждал сюрприз.

Рыбак рыбака, как говорится. Ко мне подошли двое молодых людей и то, что они инквизиторы, мне было понятно с первого взгляда. Только какие-то цивильные: джинсы, удобные спортивные куртки, кроссовки – вы явно не бегаете в рейды по убитым самими бесами местам.

(Говорят по-французски)

– Добрый вечер, мы можем вам чем-нибудь помочь? – И эти как назло с дефектом речи – говорят быстро и ни хрена не разберёшь.

– Турист, – ответил я.

– Цель вашего пребывания в Париже? – Спросил другой, но ничего не изменилось, я всё равно ничего не понял.

– Турист, – повторил я.

Инквизиторы переглянулись, помотали головами и посмотрели снова на меня.

– Ты понимаешь, что мы говорим? – Медленно проговорили они. Я понял их, но решил не отступать.

– Турист, – снова повторил я и улыбнулся. – Русский я.

– Русский? – Это восклицание я пойму, кажется, на любом языке мира.

– Да, – ответил я. «Идиоты, что вы дальше со мной делать-то будете?».

– Давай отведём его к Генри, пусть он с ним разбирается? – Спросил один второго, чётко услышав имя Генри, я сделал удивлённый вид.

– Кто Генри? – Встрял я в их разговор.

– Заткнись! – Агрессивно рявкнул на меня второй и, посмотрев на своего коллегу с явно недовольным видом, ответил, – давай.

– Пошли с нами! – Грозно сказали оба, но я их не очень понял. Тогда они начали жестами звать меня за собой.

– Хорошо, – послушно ляпнул я и последовал за ними.

Пока мы шли, они долго между собой переговаривались. Я, не зная язык, даже не пытался вникнуть в суть разговора, лишь изредка вставляя по-русски пару словечек, на что сразу слышал грозное «Bouch», «заткнись», по-нашему говоря. Вот бедолаги…

***

Я прошёл с ними километра три, не больше. Петляя по городу, переходя с улицы на улицу, несколько раз проходили мимо станций метро. На первый взгляд очень мило всё. Очевидно, ребята не боялись вести меня через людные места, значит, и не боялись, что я попытаюсь от них скрыться. Заметив это, я решил немножко поиграть на их нервах и, честно говоря, порядком им этим надоел. Мой рот не закрывался ни на секунду, я рассматривал достопримечательности и громко восхищался ими, спрашивал у инквизиторов разную чушь и был доволен собой. Мои конвоиры шли, тяжело вздыхая, часто смотря в небо и пряча от меня лица. «Нет, это не бог послал меня к вам, я сам дорогу нашёл, так что туда можете даже не смотреть». В один прекрасный момент у одного из моих случайных знакомых всё-таки сдали нервы, он резко развернулся и начал на меня кричать, он прямо всю душу вкладывал в свой крик, а его слюни изрядно летели мне в лицо. Французский я знаю плохо, но по его эмоциям я догадывался, как сильно он меня полюбил. Почти минуту в нецензурной брани он изливал свою душу, а я по-прежнему стоял и как ни в чём ни бывало улыбался. Парень весь покраснел, напыжился, раздулся, и явно я ему уже костью в глотке застрял. Выплеснув эмоции, мои коллеги повели меня дальше.

Вообще, гуляя по Парижу, я чувствовал себя слегка не в своей тарелке. Очень много узких улиц и очень много народу. Массовые застройки, высокие дома, они словно зажимали меня, и ощущение замкнутости давило тяжким грузом. Казалось, даже воздуха не хватает, будто каждый жадно пытается дышать больше остальных. Слишком тесно, слишком плотно всё, слишком жарко. Мало зелени – с этой проблемой, мне кажется, надо бороться и Питеру. Города словно не стремятся расти вширь, а желают забить каждый квадратный сантиметр в центре, уничтожив любую природу, но ведь без природы нам никуда. Мы – часть этого мира и мы безрассудно некогда места, на которых располагались просторные леса, благодаря которым планета дышала, подчиняем себе. Уничтожаем их – и на их местах выстраиваем свои железные джунгли. Лианы заменили проводами, а дикие воды рек притесняем, и истинную красоту торжества свободы и силы пытаемся приручить и нарядить, как будто готовим её к показу мод. Показная красота, словно накрашенная кем-то девушка, а ведь девушка должна следить за собой сама и оставаться красивой без химии и разного рода дополнений, а у рек эту возможность мы отбираем. Сильная, порой жестокая, для кого-то ласковая, опасная, а для города – пленница, прости их, Сена.

Вокзал, улица Мобёж, если я не ошибаюсь в названии, оттуда мы прошли совсем немного и зашли в спрятанный от людских глаз дворик. Двор был в виде колодца, окруженный со всех сторон стенами дома. Запах сырости, в воздух едко забрался аромат печали. Дискомфорт – это было место сосредоточения