Воронцов. Перезагрузка - Ник Тарасов

Но железный крючок насмешливо блеснул на солнце — слишком уж он был кривой, слишком ненадёжный. Впрочем, на безрыбье и рак — рыба.

Закинул удочку размашисто, плетенка со свистом прорезала воздух, и поплавок плюхнулся точно в намеченное место. Я присел на тёплую землю и стал наблюдать за поплавком, покачивающимся на лёгкой ряби. Прямо медитативное состояние какое-то — кто рыбачит, тот поймёт. Время словно замедлилось, мысли текли так же лениво, как и вода в заводи.

Поплавок затанцевал на воде буквально через минуту — сначала робко дрогнул, потом качнулся решительнее. Сердце моё ёкнуло. Как только он утонул, я подсёк резко, но не слишком сильно, и тут же серебристый окунь взлетел над водой, сверкая полосатыми боками и отбрасывая солнечные зайчики во все стороны.

— Первый пошёл! — вырвалось само собой, пока я подтаскивал бьющуюся рыбину к берегу.

Митяй завистливо косился на мой улов, поглядывая на собственный поплавок, который упрямо стоял столбиком, словно часовой на посту. Парень нервничал, постоянно поправлял удилище, менял положение.

— Да чё ж они не клюют-то? — проворчал он и резко дёрнул удилище, выхватывая из воды снасть.

Крючок оказался голый, червяка не оказалось.

— Ну вот, сожрали, а я и не заметил!

— Да ты не дёргай так резко! — поучал я его, снимая очередную плотвицу, которая билась в руках и явно хотела выпрыгнуть назад в воду. — Чувствуй, когда поплавок уходит под воду — вот тогда и подсекай. Вот так! — и я снова вытащил рыбу на берег, уже третью по счёту.

Митяй насадил нового червяка, на этот раз более аккуратно, и закинул снасть. Не прошло и минуты, как его поплавок резко дёрнулся, потом ушёл под воду — решительно и бесповоротно.

— Есть! — вскрикнул парень и потянул удочку на себя.

Удилище согнулось дугой, затрещало угрожающе. Митяй вскочил на ноги, крепче сжимая его в руках, и стал выуживать добычу, переступая с ноги на ногу от волнения.

— Будто там сом какой-то! Ну давай же, давай, не отпускай! — подбадривал я его.

Он выуживал, чувствуя, как что-то тяжёлое и сильное сопротивляется на том конце лески. Вода забурлила у самого берега, и тут из глубины медленно, торжественно показался лещ размером с добрый поднос — широкий и золотистый.

— Мать честная! — мы хором ахнули, когда рыба шлёпнулась на берег, чешуя отливала золотом на солнце, словно россыпь старинных монет, а жабры хлопали, как кузнечные мехи в горячей кузнице. Окунь бился на камнях с такой силой, что брызги воды разлетались во все стороны, блестя на солнце радужными каплями. Я не мог поверить своим глазам — такую рыбину я видел разве что на картинках в книгах о рыболовстве.

— Да он же размером с поросёнка! — выдохнул Митяй, не отводя восторженного взгляда от трофея.

Спустя минут сорок я понял, что рыбы наловили достаточно — унести бы столько добра. Митяй, не прекращая причитать от восторга, буквально на коленке сплёл из ивняка подобие корзины — некий шедевр народного промысла. Создавалось впечатление, что она развалится от чиха, но, загрузив туда всю рыбу, он ловко продел палку и забросил всю поклажу на плечо, чуть не согнувшись под тяжестью.

— Ух ты, барин! — пыхтел он, пытаясь удержать равновесие. — Да тут на всю деревню хватит!

Взглянув на него, я понял, что моя помощь не требуется — парень справлялся с ношей, хоть и с трудом. Его лицо покраснело от напряжения, но глаза горели от гордости за такой улов.

Мы ещё раз бросили взгляд на заводь, где всё ещё были видны круги от движения рыбы, и тут Митяй спросил:

— Егор Андреевич, засушим? — Он облизнул губы, явно уже представляя вкус. — Или ушицу сделаем?

Я посмотрел на него и говорю:

— Знаешь, наверное, и то, и другое. Пошли, давай домой, там разберёмся. А то ещё кто увидит наш улов — придётся делиться, — рассмеялся я.

Митяй, нагруженный уловом, словно бурлак на Волге, и я с удочками двинулись обратно в Уваровку. Ещё и обеда не было, а у нас уже рыбы — десятка полтора увесистых окуней, пара карасей размером с блюдце и большущий лещ лоснились в плетёной, прости Господи, корзине, поблёскивая чешуёй, словно мелкие серебряные монеты в кошельке богача.

Я уже предвкушал аромат ухи с дымком, с хрустящей корочкой свежеиспечённого хлеба, который макаешь в наваристый бульон. Слюна невольно наполнила рот от одних только мыслей об этом пиршестве. Но, поразмыслив, понял — возиться с котелком, искать, чем оснастить уху, разжигать костёр — замучаюсь. В конце концов, я же барин, а не простой мужик.

В голове мелькнула мысль: а почему бы не отдать часть улова Илье, чтоб жена его приготовила? Уж она-то, с её сноровкой и умением, сварит уху так, что пальчики оближешь. Да и мне не придётся корпеть над огнём, как какому-нибудь бродяге.

— Митяй! — окликнул я парня, который тащил корзину, пыхтя и вытирая пот со лба свободной рукой.

— Чего изволите, барин? — отозвался он, не замедляя шага.

— Давай бери часть рыбы, хвостов пять самых крупных, и неси к Илье домой. Скажи, чтоб тот жене отдал, а та приготовила уху — так и скажи: барин ухи изволит. Да, и попроси у неё пару щепоток соли, можно даже три или четыре и перца. И не забудь сказать, что верну вдвойне. Как только раздобуду.

Последнее я добавил уже тише, больше для себя. Действительно, где я возьму соль в этой глуши? Но это были заботы завтрашнего дня, а сегодня хотелось просто насладиться результатом удачной рыбалки.

— Сделаю, Егор Андреевич! — бодро отозвался Митяй и принялся перекладывать самую крупную рыбу в отдельную кучку на траве.

Он быстро рассортировал рыбу — мелочь в одну сторону, покрупнее в другую — и умчался так быстро, будто за ним гнались все разбойники губернии. Ноги мелькали, пыль столбом, даже собаки не успели залаять. Я же, глядя на оставшуюся рыбу, призадумался. Жарить не на чём, да и банально как-то. Уху сделают, это понятное дело, а вот закоптить бы… Тут задача посложнее.

Вспомнил, как в детстве с отцом на даче мастерили коптильню из старого ведра — примитивную, но рабочую. Щепки ольховые на