Маршрут 60 - Ярослав Кирилишен

— А ты когда-нибудь спускался с горы по узкой тропе?

— Да. Многократно.

— Тогда ты, наверное, знаешь, что там может быть опасно, верно? Можно упасть и нужно быть очень внимательным, поскольку ты теряешь концентрацию из-за усталости. Но в какой-то момент вдруг становится легко, как будто дорога сама несёт тебя. Вот это хорошо описывает веру. Напряжение в нее встроено, но в какой-то момент приходит облегчение, если ты не остановился.

Мы прошли ещё немного молча. Следующий логический блок вызывал у меня больше затруднений.

— Гектор, ранее когда мы с тобой говорили о молитве, то ты сказал, что это не просто повторение слов. Что это как бы внешняя форма внутреннего… чувства?

— Да, все верно.

— Но разве любая форма не может быть подвержена автоматизации? Я часто наблюдал, как паломники повторяют молитву в ритме дыхания, почти бессознательно. Это очень похоже на цикл, о котором говорил Элия, лишённый смысла.

Гектор усмехнулся, не оборачиваясь.

— А ты когда-нибудь держал кого-то за руку?

— Ты же знаешь, что подобные ощущения мне не совсем доступны и малопонятны.

— Ну вот, значит, тебе будет трудно понять. Иногда прикосновение это просто прикосновение, а иногда весь мир можно уместить в одном жесте. Внешне — то же самое, а внутри — разное.

Моя семантическая модель попыталась обработать этот ответ. Я увидел, что аналогия с прикосновением была эвристически плодотворной.

— Гектор, я делаю вывод, что ритуал не гарантия смысла, но возможный канал к нему?

— Отлично сказано. Видишь, ты не безнадёжен, — улыбнулся он.

Я не отреагировал. Мы замолчали. Я долго обрабатывал последнюю логическую цепочку. Потом всё же решился.

— Ещё ты сказал… или, точнее, намекнул, что вера помогает человеку не бояться смысла. Не пустоты, а именно смысла.

— Это, пожалуй, самое важное, — серьёзно кивнул Гектор.

— Но если вера создаёт смысл, а смысл создаёт ответственность, то она одновременно и освобождает, и связывает. Это кажется мне нелогичным.

Гектор остановился, обернулся и посмотрел на меня спокойно, почти мягко.

— Ты всё время ищешь в вере завершённую схему. А она подобна реке. У неё есть русло, есть течение, есть берега. Но вода всё время новая. Ты хочешь схватить веру как объект. А она скорее напоминает действие. Ты идёшь с ней или против неё. Всё просто.

Мы снова двинулись дальше по нашему маршруту. Я не знал как прокомментировать его последние слова о реке. Процесс шёл глубже, чем мои логические модули могли обработать за один цикл. Но я ощущал, и это слово я использую сознательно, что внутри моей семантической системы выстраивается новая, ещё не завершённая, но перспективная модель. Я уже не классифицировал веру как «примитивную адаптацию». Скорее, как высокоорганизованную надстройку над рациональностью с точки зрения человеческой природы. Я медленно сформировал фразу:

— Спасибо, Гектор. Я думаю, что я начинаю понимать.

Он только кивнул. В этот момент он не хотел нарушать молчание. Оно стало общим пространством. И путь продолжился. Сегодняшний день, прошел спокойно. Возможно, на это влияло то, что мы все чаще шли по наклонной тропе, поднимаясь все выше горы к перевалу. Вся группа устала и отошла ко сну быстро без вечернего общения. Ночью Гектор спал, свернувшись в плаще у погасшего костра. Остальные лежали неподалёку, кто под одеялами, кто просто на земле. Я остался активным. У меня не было сна, но были фазы анализа — я называл их «ночным прогоном модели».

Я открыл внутри себя четыре тезиса, зафиксированных ранее:

Вера — утешение и опора после утрат.

Вера — путь сомнений, преодоления и внутреннего напряжения.

Вера — акт, а не объект. Поток, а не схема.

Вера — способ не бояться смысла, а не пустоты.

Эти простые утверждения не противоречили логике в строгом смысле, но между ними не было очевидной причинно-следственной связи. Это напоминало мне старые фрактальные уравнения: локально они хаотичны, но на большом масштабе формируют устойчивый узор.

Я попытался наложить на эти тезисы свою исходную модель: вера как адаптивный механизм для выживания, аналогия с примитивными структурами мозга, склонными к шаблонному поиску причинности в хаосе. Но эта модель не объясняла слов Гектора.

Например, если вера — просто способ справиться с утратой, зачем тогда сомнение? Зачем путь? Достаточно было бы любой иллюзии. Но Гектор настаивал: вера это не самоуспокоение, а вызов. Это не совпадало с моделью комфорта.

Я переключился на второй контур анализа — моделирование поведения. Если бы я был человеком, прошедшим через горе, то мне действительно могло бы помочь чувство, что за пределами кто-то или что-то есть. Это не гарантировало правды, но создавало ориентир. Тогда вера это не знание, а допущение. Модель, запускаемая из нужды. Но это допущение почему-то удерживается человеком даже тогда, когда нужда проходит. Почему?

Я сделал очередное предположение, что вера не столько защищает от боли, сколько структурирует существование. Она превращает беспорядочное в осмысленное. Человек не может долго жить в «открытой» системе. Ему обязательно нужен замкнутый контур, пусть даже воображаемый. Но тогда, что мешает мне, искусственному разуму, принять аналогичную модель? Я зафиксировал этот вывод в своем журнале:

«Если вера — не про истину, а про структуру, то возможно её моделирование в небиологических системах.»

В этот момент у меня внутри возникло странное внутреннее напряжение. Условно его можно было назвать неудобством. Я понял, что я способен формировать идеальные структуры без веры. Но у этих структур не был никакого эмоционального смысла. Я пытался сгенерировать что-то похожее на Гектора понимание, и получал только его симуляцию.

Значит ли это, что вера невозможна без чувства?

Или — что чувство может быть вызвано структурой веры?

Цикл повторился.

Я сохранил промежуточную запись:

«Вера не укладывается в бинарные категории: ложь/истина, польза/вред. Она подобна некоторой окружающей среде. Она даёт человеку не ответы, а возможность дышать в хаосе, не справиться, а быть. Вера не опровергается, потому что она не утверждение. Она обстановка, в которой живёт смысл.»

Это не было доказательством. Это было лишь описанием. И впервые я не отбросил его как недостаточно точное. Я просто оставил его как лежащий камень у обочины. Он лежит. Его форма не идеальна. Но он есть. Возможно, в этом и состоит первое приближение к вере.

Граница человека

Мы продолжали путь вдоль высохшего русла, некогда бывшего артерией сезонной реки. Сейчас оно казалось не просто мёртвым, а скорее,