Археологи против пришельцев - Алексей Юрьевич Елисеев

Я рванулся наружу, мышцы, истощённые, но разожжённые адреналином, работали как поршни в перегретом движке. Один из нубийцев, стоявших на входе, попытался преградить путь, но я снёс его плечом, как таран, почувствовав, как его тело хрустит под ударом. Второй замахнулся копьём, но я перехватил древко и рванул его на себя, отправляя стражника в полёт, как мешок с песком. Я не чувствовал боли, не думал. Только рвался вперёд, тело дёргалось в конвульсиях ярости, кулаки сжимались до белых костяшек. На меня накинулись ещё стражники, их лица искажались гримасами злобы, но в этой слепой ярости я был сильнее, отбросил одного, как щенка, кулак врезался в челюсть другого с хрустом. Я прорвался с трём жрецам и Стелле и уже в предвкушении занёс кулак для удара по золотой маске — где-то в глубине страстно хотелось узнать, что за масками жрецов. Скрывается там нечто безымянное, шепчущее из бездны или же это банальные лысые мужички, охреневшие от безделья и нанесения макияжа. Как бы там ни было, я собирался им всем поломать лицо.

Но я не успел. Резкий, сокрушительный удар тяжёлого древка по ногам свалил меня на землю, тело рухнуло, как подкошенное, из лёгких вырвался хрип. А потом на меня обрушился град ударов — тупые концы копий врезались в рёбра, тяжёлые удары ногами топтали спину, плети свистели, оставляя жгучие полосы. Я пытался встать, рыча, как раненый медведь, пальцы цеплялись за песок, тело дёргалось в спазмах, но меня снова и снова сбивали, избивая методично, без злости, как кусок мяса для отбивной. Сквозь пелену боли и пыли я видел только одно — её уносимую фигуру, обвисшую в лапах евнухов, и взгляд жреца-кобры, холодный, бездушный, с любопытством энтомолога, разглядывающего букашку, что дёргает лапками перед тем, как её раздавить. Ярость кипела, превращая кровь в огонь, но тело, предательски изломанное, не слушалось, мышцы дрожали от истощения.

Последнее, что я увидел перед тем, как тяжёлый удар по голове погрузил меня во тьму, — её силуэт, уносимый в ночь, и тени жрецов, что скользили прочь, как предвестники чего-то куда более страшного. Мысли метались в под черепной коробкой. Неужели это конец? Стоило ли бунтовать, если результат — ещё больше боли? Но без бунта мы — просто скот. Я починю эту реальность или разобью вдребезги, как вариант.

Глава 11

Позорный Столб

Я пришёл в себя от обжигающего удара. Солнце уже жгло, как раскалённый уголь, висевший над площадью перед храмом — огромной, утоптанной пылью ареной, где чёрные камни пирамиды отбрасывали тени, похожие на когти древнего хищника, готового вцепиться в горло. Меня привязали к позорному столбу, грубой колоде из потемневшего дерева, врытой в песок, верёвки врезались в кожу, тело моё было натянуто, как на дыбе, мышцы ныли от напряжения и свежих побоев. Шрамы на спине превратились в кровавое месиво, сочащееся сукровицей, каждое движение отзывалось вспышкой боли, как будто в раны сыпали соль с перцем. Я был куском мяса на выставке, и толпа — рабы с пустыми взглядами, надсмотрщики с ухмылками садистов, даже жрецы в нижних рясах, пропитанных запахом ладана и смерти — глазели с безопасного расстояния, их лица искажались смесью страха и злорадства.

Они начали методично меня избивать. Не простыми кнутами, а хитрыми плетьми с узлами, что причиняли максимум боли, но не убивали сразу — настоящая социальная фантастика, где пытка — это искусство, а исполнитель — художник по человеческим страданиям. Каждый удар был огненной вспышкой, рвущей кожу, как бумагу, один хлестнул по рёбрам, и я почувствовал, как что-то треснуло внутри, боль прострелила, как молния, заставив воздух вырваться из лёгких хриплым стоном. Другой удар пришёлся по спине, шрамы открылись заново, кровь потекла по ногам тёплыми ручьями, смешиваясь с песком в липкую грязь. Я потерял счёт времени, сознание растворилось в красном тумане, тело дёргалось в конвульсиях, но ярость не гасла. Она была единственным, что держало меня на плаву — чёрный, кипящий огонь внутри, как в том артефакте, что нас сюда закинул, разгорающийся от каждой новой обиды. Я шептал сквозь кровь и сломанные зубы проклятия — на русском и древнеегипетском, самые страшные и чёрные, на какие только был способен, голос мой выходил рычанием, полным яда.

— Да чтоб вас всех Апоп сожрал, ублюдки! Да чтоб ваши пирамиды в песок рассыпались!

Зачем они это делают? Не для наказания ради наказания. Для примера — социальная машина, где один сломанный раб укрепляет цепи на всех остальных. Но я и не думал сдаваться, приняв боль как неизбежность, а держался за чёрную ярость бушующую внутри. Сколько книг я прочёл про попаданцев? Много! И ни в одной из них вместо суперсил герой не получал сеанс БДСМ от древних садистов.

Ночь упала, тяжёлой кулисой, пропитанная воспоминанием о зное, боли и страдании, что я вынес. Дурнота заполняла мозг густым туманом. Площадь опустела, только далёкие завывания из пирамид напоминали, что этот мир живёт своими кошмарами, шепчущими из теней. Я висел, как тряпка, тело — сплошная рана, но внутри горела, ярость. Она пульсировала и вибрировала в венах, как перегретый дизельный двигатель. И тут я услышал шаги — лёгкие, как шорох песка под лапами шакала. К столбу подошла старуха, Хесира. Единственная подруга Стеллы из женского рабского барака. Её кожа была сморщенной, как глина на дне высохшей реки, волосы свисали седой паклей из-под обруча, но взгляд… Взгляд — молодой, цепкий, ясный, пронизывающий насквозь, полный старческой мудрости и хитрости. Она вытерла мне лицо тряпкой, смоченной вонючей жидкостью — отваром трав, пахнущим горечью и металлом, что слегка притупило боль, как временная заплата на лопнувшей шине.

— Не умирай, дитя чужих песков. Не время, — прошептала она на ломаном египетском, но понятном языке, оглядываясь по сторонам, тело её напряглось, как у зверя, чующего опасность. — Сильный раб нужен Жрецам Тьмы… и Ему.