Эпифания Длинного Солнца - Джин Родман Вулф

– Хор-рошая девочка! – по секрету сообщил им Орев.

– Грянь код… и псиц – грянь, – сонно прокомментировал Клещ, свернувшийся клубком под боком у Гиацинт.

Во все глаза глядя на воздушный корабль далеко в вышине, Шелк решительно стиснул зубы, чтоб не стучали на ледяном ветру, безжалостно треплющем ризы, и в той же мере затем, чтоб невзначай не разинуть в изумлении рот, хотя колоссальное летающее сооружение казалось скорее силой природы, чем творением человеческих рук. Необычайно медленно, величаво пересекавшая серое полуденное небо, необъятная песчано-бурая громада корабля то и дело терялась среди низких, набрякших снегами туч, чтоб вновь показаться на глаза, еще немного приблизившись к по-зимнему сырому лугу, на середину которого караульные вывели Шелка со спутниками.

Майтера Мята, крепче стиснув его плечо, издала звук наподобие плеска дождевой капли, упавшей в ведро для мытья полов – раз, другой, третий, и Шелк, отвлекшись от созерцания воздушного корабля, повернулся к ней.

– Что с тобою, майтера? Что за странные звуки?

– Плачет она, – шепнула Гиацинт. – Оставь ее, пусть.

– Мудр-рая девочка! – одобрил ее совет Орев.

– Птицу ты, кальд, с собой взять не сможешь, – объявила генерал Саба, спешившись, бросив поводья и направившись к ним. На ее суровом свиноподобном лице отразилось нечто вроде сочувствия. – Прости, не положено. У тебя, девчуля, – продолжила она, указав стеком на Гиацинт, – помнится, тоже имелся какой-то зверек. Где он?

– Да, к-катахрест, – стуча зубами, подсказала ей Гиацинт. – Я с ним завтраком поделилась и отпустила. Отослала еще с утра.

– Придется и нам с тобой, Орев, расстаться, – сказал Шелк. – Лети туда, где тебя изловили, если получится.

– Шелк… Хор-роший!

– И птичка хороший, но ничего не попишешь. Лети обратно в Палюстрийские Топи: тот человек с рынка говорил, будто ты родом оттуда.

– Птичка… тут! – заявил Орев, но тут же с возмущенным карканьем взвился ввысь, спасаясь от плетки Сабы.

– Извиняюсь, кальд. Я его только пугнула. Завтрак понравился?

– Из овса лошадиного пекли, не иначе, – буркнула Гиацинт.

– Ты о хлебе орды? Он-то и делает из девчонок вроде тебя настоящих штурмовиков.

– Я полагал, что нас будет допрашивать генералиссима Сийюф, – вмешался Шелк.

– Мы – святые авгуры, – заговорил за его спиной Наковальня, скованный рука об руку с Реморой, в свою очередь прикованным к Пауку. – Вы не имеете никакого…

– Молчать! Не то всех выпороть прикажу… а тебя, клянусь Сфингой, сама высеку! – рявкнула Саба и, поджав губы, пересчитала пленников. – Все верно, восемь.

Кашлянув, она во весь голос продолжила:

– Сейчас вы подниметесь на борт моего воздушного корабля. Кальд, помнится, хотел осмотреть его, вот и осмотрит. И остальные тоже, как только нам спустят ъушш. Повезем вас на родину, показать рани и ее министрам, но кто начнет доставлять нам хлопоты, может туда и не долететь. Выпадет невзначай по дороге. Понятно? Если вы… если…

Увидев, как Саба опустила помутневший взгляд под ноги, Шелк снял руку с плеч Гиацинт.

– Генерал, не могли бы мы прогуляться? Отойти на пару шагов? Мне хотелось бы переговорить с тобою наедине.

Голова Сабы качнулась книзу, словно голова куклы-марионетки.

– Я здесь все утро, Шелк. Она думает, ты не вернешься назад.

– Понятно, – пробормотал Шелк, отводя Сабу в сторону. – Однако убивать нас она не намерена, иначе не угрожала бы смертью. Нет, Мукор, за себя я не беспокоюсь: обо мне, так или иначе, позаботится Иносущий. Беспокоюсь я о Гиацинт и о тебе.

– Бабушка о ней позаботится, Шелк.

– В данный момент, наоборот, Гиацинт заботится о ней, но ты, несомненно, права. Однако без бабушки позаботиться о тебе будет некому.

Зловеще безрадостный смех Сабы заставил бы Шелка вздрогнуть даже сам по себе, а сейчас его вдобавок могли услышать стерегшие пленных штурмовики.

– Я отправляюсь с тобой Шелк, ввысь, в воздух! Тот человек, что растоптал свои крылья, уже там.

– Нельзя, как ты не понимаешь? Нельзя, ни под каким видом нельзя! – запричитал помощник дневного управляющего, Щен, рысцой нагнав Песка и ухватив его за локоть.

– Вон там, сержант, – пояснил Молот, махнув рукой в сторону часовых у дверей Сийюф. – Видишь, бабцы в форме? Стало быть, верно все.

Упомянутые им «бабцы в форме» сдвинули предохранители пулевых ружей в положение «ОГОНЬ». Однако Песок, не обратив на них никакого внимания, ухватил Щена за отвороты рубашки и без труда оторвал подошвы его до блеска начищенных туфель от ковровой дорожки в три пальца толщиной, покрывавшей парадную лестницу гостиницы «У Горностая».

– Хочешь сказать, просто так врываться туда не положено, верно?

Полузадушенный, Щен захрипел, по-рыбьи разевая рот.

– Ладно, мы поняли. Значит, ты иди первым. Уболтаешь вон тех девчонок тебя пропустить и войдешь.

Остановившись на верхней площадке, Песок предъявил часовым Щена и направил в их сторону пулевое ружье, вскинутое одной рукой, наподобие иглострела.

– А как войдешь, скажешь генералиссиме: у нас важные новости есть на продажу. Дорого не запросим, а если…

Покрытая затейливой резьбой сандаловая дверь в Органистровые Покои распахнулась, и на лестницу выглянула рослая брюнетка поразительной красоты в полупрозрачном платье.

– Привет. Вы к генералиссиме Сийюф?

– Точно так, Плутоний.

Песок шагнул к двери, но вновь приостановился и, будто спохватившись в последний момент, небрежно швырнул Щена вниз, за вычурные резные перила.

– Скажи ей: здесь первое отделение первого взвода роты «Ша» виронских вооруженных сил. Все запомнила?

– Почти, солдатик, почти, – кивнув, подтвердила юная красавица. – Я – Фиалка.

– Сержант Песок. Рад знакомству. Передай: много времени мы у нее не отнимем, цену заламывать не собираемся, и она, лохмать ее, еще жуть как обрадуется, что нас выслушала.

– Погодь минутку, она одевается.

Дверь затворилась.

– Как думаешь, примет она нас? – спросил Грифель Молота.

– То ли да, то ли нет, – ответил Молот.

В тот же миг его руки, молниеносно, почти незаметно для глаз выброшенные в стороны, ухватили и смяли стволы пулевых ружей, нацеленных на них часовыми.

Долгое время спустя, убедившись, что на стук никто не откликается, подруга майтеры Мрамор, Склеродерма, заколотила в самую неприметную из задних дверей Дворца Кальда рукоятью новенького иглострела.

– Кто там? – раздался надтреснутый, хрипловатый мужской голос из окна, с грохотом распахнувшегося на втором этаже. – Посетитель? Кальда желаешь увидеть? Так я тоже!

– Я к Моли пришла, – непреклонно объявила Склеродерма, – и пока не увижу ее, не уйду. Что с ней стряслось?

– Молли? Моллинезия? Чудесное имя! Рыбье! Не родственница ли мне? Вроде не знаю такой! Погоди…

Окно с грохотом захлопнулось, а Склеродерма, сунув иглострел в карман зимнего плаща, запахнула полы так туго, что пуговицы вправду едва-едва не дотянулись до петель.

Не прошло и минуты, как дверь распахнулась настежь.

– Входи! Входи! Ну и холодина там! И здесь тоже! Стену снесли начисто! Жуть! И никаких Молли. Может, ты про Мукор? Девчонка, тощая такая! Эта тут! Знаешь ее?

– Еще бы не знать: это же внучка Моли! Может…

– Разговаривать не желает, – объявил худой, жилистый старик, отворивший дверь. – Только про Молли спросила. С тобой говорит? Со мной – нет! Наверх! Хочешь увидеться