Марс, 1939 - Василий Павлович Щепетнёв

Автобус – пазик – заполнился быстро. Взяли человек пятнадцать, молодых и буйных. Или просто молодых, меня, например.

– Ну, орлы-галки-вороны, побузили и будет. Сейчас я отвезу вас в район, составим протокол и все, что положено. – Капитан говорил весело, как с хорошими знакомыми.

– Работа у него такая, – вполголоса сказал Тихон Сергеевич, некогда биолог, а сейчас все то же никто.

Иван бы ему насчет работы сказал, но Ивана с нами не было: я успел заметить, как он стукнул одного омоновца, другого и стремительно отступил на заранее подготовленные позиции. Надеялся, что ОМОН бросит нас хватать и кинется за ним. Нас не бросили, а вот догнали Ивана, нет, я не знал. Ивану хоть и хорошо за сорок, но его запросто не возьмешь – афганская выучка в крови навсегда.

Но я – размазня, ботаник, для меня и в автобус попасть подвиг великий.

До райцентра, Огаревска, нас не довезли. На полдороге пазик остановился.

– Поломка, – весело объявил капитан. – По такому случаю объявляю амнистию. Но смотрите – в другой раз получите вдвойне.

Мы вышли наружу, каждый для ускорения получил пинка. А палкой по спине – выборочно. И больно, и обидно. Боль-то пройдет быстро…

Солнце потихоньку клонилось к вечеру. А отсюда до Дубравки часа три шагать. Хорошо хоть, что хворых и немощных среди нас нет. Дойдем.

И мы пошли назад. Автобус же покатил в Огаревск. Быстро же починили. Умеют, когда захотят.

Пока шли, думали, с чего такая милость. В соседнем районе, в Листвянке, тех, кого забрали по первому разу, мало того что побили крепко, так еще до полуночи продержали в райотделе, оштрафовали и выбросили на грязный пустырь, что за зданием райотдела. Это случилось осенью, морозов, конечно, не было, но дождь при плюс пяти и полном отсутствии фонарей – тоже впечатляет.

Видно, кто-то из Дубравки, тот же Макар Степанович, позвонил на телевидение, те выслали бригаду к райотделу внутренних дел снимать задержанных, то есть нас, а нас-то и не будет. Нет людей – нет проблемы! В другой раз телевидение и не приедет, в каком бы состоянии ни были задержанные. То есть мы. Волк, волк, звал озорной пастушок. Стратегия, однако. Тут-то они и оттянутся, и за сегодняшнее тож.

До Дубравки мы дошли к закату. Все. Без потерь. Чего не скажешь о Дубравке.

Два двора, Симоненко и Хуторецкого, размели по бревнышку. На снегу валялись не вынесенные – выброшенные из домов пожитки. То, что от них осталось.

– Теперь поняли? – укорял дубравцев омоновский майор. – Никто вам не поможет. Закон нужно исполнять. Вашей Дубравки не будет, точка. Уезжайте, уходите, делайте что хотите, но чтобы духу вашего здесь больше не было.

– Да куда же мне на старости лет… – начала было Евгения Павловна, прежде учитель, а сейчас никто.

– А хоть куда. Вас еще с лета предупреждали. Есть постановление, принятое властью: ликвидировать незаконно возведенные строения.

Он сел в уазик и уехал. Следом уехали и автобусы с омоновцами и с демонтажниками.

Людей из порушенных домов приютили соседи. Вещи, те, которые был смысл беречь, отнесли в сараи, куда ж их еще деть.

Тягач, бульдозер и стенобитный агрегат отвели за околицу, недалеко, метров на двести. За околицей и был лагерь дестроеров – так на заграничный манер прозвали демонтажников, а если точнее, работников передвижной мехколонны строительно-монтажного управления номер четыре.

В лагере, помимо техники, поставили два балка, один омоновский, другой – для строителей. Омоновцы с транспортом – уазиком, но не на щегольском, новом, на котором уехал командир, а на самом обыкновенном, «скотовозе».

Строителям транспорта не досталось. Да и смысла нет. Отправлять на ночь тяжелую технику в район – так вся ночь и уйдет. И горючее нынче недешево. И зачем отправлять, если завтра с утра нужно приниматься за дело? А оставлять без присмотра – ни-ни. Не те нынче времена.

– Ивана-то забрали, – сказал Макар Степанович.

– Не скрылся, значит?

– А он и не собирался скрываться. Забежал на свой двор, там его и взяли.

– Били сильно?

– Крови не было. Снаружи, понятно. Внутри могли что и отбить. Сунули в автобус, под сиденье. Я с ним хотел, не взяли. Стой, говорят, куда поставили, и не рыпайся. Иван-то думает, его побьют, так он к афганцам пойдет за подмогой. – Видно было, что Макар Степанович насчет подмоги сомневался. Я тоже. То есть сомнений никаких не было, была уверенность – никто из норки не высунется.

Темнело быстро. Январь же. В балках топили печурки: из труб шел веселенький дымок.

– Пять омоновцев оставили, и строителей тоже пятеро, – зачем-то сообщил мне Макар Степанович. Может, для истории. Я ж по профессии историк, историк-никто.

Никем я и вернулся в свой дом. Моим он будет еще дня три-четыре, если дела будут развиваться по обыкновенным сценариям. Они, сценарии, просты: поселок сносят под предлогом того, что права на землю не оформлены. Или оформлены неправильно. Или он, поселок, расположен в природоохранной зоне. Или здесь будет возведен важный объект оборонного значения. И так далее и тому подобное. Итог один: поселок разрушен до основания, а затем строится что-то другое, главное – для других людей и, разумеется, уже на совершенно законных основаниях. Например, в соседнем районе, в Листвянке, что граничила с заповедником, теперь элитная экодеревня, минимальная цена коттеджа – миллион европейских рублей. Для москвичей, может, недорого, а для нас… Впрочем, Москва рядом, можно сказать, одним боком мы к ней прислонились, и она через этот бок нам все нутро и выгрызла.

Куда девались люди Листвянки? Хорошо, если есть близкие родственники, готовые приютить. Хорошо, если есть деньги, позволяющие купить жилье. Не обязательно квартиру в городе, хотя бы домик в деревне. Но чем там жить, в деревне? Тут многие работают в области, кое-кто – в Москве. Хорошо, если останется работа, позволяющая снять жилье в самой Москве. Хорошо, если останется подходящая веревка и кусок мыла.

Электричество в Дубравке отключили аккурат тридцать первого декабря, и тьма вокруг лишь изредка разбавлялась огоньками керосиновых ламп или свечей.

Печь давно погасла, пришлось налаживать заново. Вообще-то, в доме был газовый котел, но газ тоже отключили, одновременно с электричеством.

Дубраву объявили природоохранной зоной в восемьдесят седьмом году, хотели строить что-то правительственное. Часть жителей успели расселить. Потом советская власть кончилась, кончились и расселения. Дома еще не