Фантастика 2025-51 - Антон Лагутин

На газеты мы набросились, как голодные голуби – на зерно. Только обрывки полетели! Дядя не церемонился с заметками, которые считал не удовлетворяющими нашим требованиям, он комкал бумагу и швырял под кресла. Сперва я хотела осадить его, однако так и не сказала ни слова в укор: куда важнее было сейчас отвлечь Клэра от дурных мыслей, а прислуге потом можно выписать небольшое вознаграждение или сделать подарок.

Некоторые варианты мы обсуждали вслух.

– Посмотрите, дядя, как интересно! «Впервые Королевская оранжерея открывает свои двери для Любопытных и Знающих Толк в Красоте – и приглашает Вас взглянуть на умопомрачительное цветение Королевских роз и Королевских орхидей!» Мне кажется, звучит привлекательно.

– Интересно? С четверть часа – пожалуй, но что вы станете делать потом с тремя сорванцами? Поверьте, никакие цветочки не займут их внимание дольше… И у меня от сильных запахов болит голова.

– Голова? Кто из нас юная нежная дева, вы или я, дядя? А вот ещё – выставка зловещих картин из Никкона. Одна из них так ужасна, что, поговаривают, у некоего джентльмена не выдержало сердце при взгляде на неё.

– Это можно сказать почти обо всех современных картинах, дорогая племянница. Дайте-ка сюда, – и он отобрал у меня газету. – Посмотрим, посмотрим… Вот: «Бои самых свирепых собак Аксонии»… Нет, пожалуй, рановато для мальчиков, да и собак жалко. Я бы лучше полюбовался на бои поэтов и критиков – не питаю ни малейшего сочувствия ни к тем, ни к другим. Может, скачки?

– Вы ищете развлечение для себя или для детей, многоуважаемый дядюшка?

– Позвольте встречный вопрос. Что у вас в чашке, прелестная племянница, настой цикуты? Вы сегодня ядовиты, как бхаратская кобра.

– Видимо, я многому научилась у вас за последнее время… и верните мне газету! – нахмурилась я и потянула бумагу на себя. С тихим шелестом она разошлась по складке, и у каждого из нас оказалось по половине газеты. – Мы смотрим ближе к концу, а надо обратить внимание на первые страницы. Ну-ка… Вот, смотрите – целый разворот посвящён «Саду Чудес». Разве название не будоражит любопытство?

Клэр скомкал свою часть газеты и не без труда выбрался из кресла. Некоторое время мы молча изучали статью. Затем я разочарованно вздохнула:

– Цирк… Наверное, не слишком подобающее развлечение.

– Цирк, действительно, – прищурился дядя. – Удивительная фокусница из Аксонии, чжанский фехтовальщик, романский укротитель зверей, музыканты из Марсовии – неужели они по всему свету собирали труппу? Пишут, что первое представление двадцать второго марта, в день весеннего равноденствия, соизволит посетить сам герцог Хэмпшайр… что, в общем-то, ничего не доказывает, потому что герцоги порой посещают заведения, о которых в присутствии леди упоминать не принято. Однако я заинтригован, не скрою. И мальчикам наверняка понравится.

– И вам.

– И мне, – согласился он, словно и не заметив поддёвки, затем оглянулся ко мне. – День был долгий и трудный. Ступайте-ка спать, дрожащая… дражайшая племянница. А потом и я последую вашему примеру. Надо будет сказать Джулу, чтобы завтра он поставил у изголовья кувшин воды с лимоном и мятой. И со льдом… много, много льда, – пробормотал он еле слышно.

Спорить я и не подумала – дядя был совершенно прав. Обычно две ложки ликёра в кофе только добавили бы запаха и вкуса, но сегодня меня разморило, вероятно, больше не от напитка, а от переживаний. Перед сном я заглянула в комнату сначала к мальчикам Андервуд-Черри – они крепко спали, держась за руки – а затем к Лиаму. Он тут же изобразил безмятежный глубокий сон, но немного перестарался с глубоким и ровным дыханием и закашлялся.

Я сделала вид, что не заметила обмана.

– Поправляйся скорее, – прошептала я, поправляя одеяло. Юджиния выглядывала из-за двери, словно хотела оказаться на моём месте, но даже длинная её неровная тень не дотягивалась до кровати. – И не вздумай охрометь. В моём доме трость есть только у одного человека, и этот человек – я сама.

– Так она у вас для красоты, – не утерпел Лиам и приоткрыл один глаз, но потом снова зажмурился.

– Верно, – рассмеялась я. – Спи, горе-герой.

Наверное, с точки зрения воспитания мой поступок нельзя назвать правильным. Даже леди Абигейл, души не чаявшая в сыновьях, говорила, что детей надо воспитывать в строгости… Но я слишком обрадовалась тому, что Лиам хотя бы жив остался, а близнецы и вовсе отделались испугом, ведь игры с револьвером могли закончиться гораздо хуже. Тёмно-красные, влажные, остро пахнущие бинты так и стояли у меня перед глазами. Именно поэтому, возможно, сны были беспокойными и тяжёлыми.

…мне снилась кровь – целое море крови. Она катилась по карте материка до самого пролива, и часть её замарала Аксонию уродливыми пятнами. Невыносимо пахло ржавчиной, дымом – и госпиталем; я была там так давно, когда Эвани Тайлер ещё жила и дышала…

О, Эвани…

На глазах у меня навернулись слёзы.

Кровавый источник бил прямо из сердца Алмании, и карта вспучивалась, расползалась на куски, обращалась то болотом, то огромным полем, по которому ветер гнал рыхлые хлопья пепла. Мимо проползали с чудовищным грохотом конструкты из железа, пышущие огнём, и кто-то плакал – то ли женщина, то ли ребёнок.

А потом я увидела Лайзо.

Он брёл через пустырь, согнувшись и набросив на плечи рваный китель. Босые ноги путались в высохшей траве. Я хотела окликнуть его, но Лайзо вдруг ускорил шаг; я побежала – побежал и он, всё быстрее, раскинув руки так, что встречный ветер трепал тёмно-зелёные широкие рукава рубахи, а потом шагнул по воздуху… И взлетел.

Я осталась на земле, бессильно обнимая себя – высохшими, морщинистыми руками старухи.

Когда я очнулась, за окном всё ещё царил густой предрассветный сумрак.

– Некоторые сны – всего лишь сны, милая Гинни, – мягко произнесла леди Милдред.

Она сидела в изножье моей кровати, совсем как я вечером у Лиама. Её лицо было ясно различимо, против обыкновения – бессовестно молодое, светлое; глаза сияли холодным голубоватым серебром, фамильный цвет Валтеров, отличительный знак многих поколений, начиная с Вильгельма Лэндера.

– Но не этот сон, верно?

– Нет, – согласилась она с улыбкой. – Иногда можно изменить даже судьбу.

– Но не мою? – спросила я тихо.

Леди Милдред не ответила. Она склонилась и