На золотом крыльце - Евгений Адгурович Капба

А потом Ян Амосович сказал:

— Все свободны. А вас, Титов, я попрошу остаться.

И все ушли, и Эля тоже. Она, правда, оглянулась и помахала мне леденцом на палочке, и это, конечно, мне очень понравилось. А не понравился мне взгляд директора: участливый и вместе с тем сочувствующий. Так на подопытного кролика смотрят: вроде и миленький, а вроде и капец ему.

Когда все ушли, Полуэктов уселся в кресло и махнул рукой:

— Садись, Титов, будем разговаривать. Развитие дара до конца учебного года у тебя тоже я веду, так что не бойся, на занятие не опоздаешь…

— А можно в туалет сходить? — спросил я, хотя вовсе не хотел в туалет.

Я хотел сбежать, хотя и знал, что это невозможно.

— Ну, сходи, — вздохнул Ян Амосович. — По коридору направо.

Наверняка директор начнет говорить со мной про прошлое, cемью, интернат, инициацию и всякую такую дичь, а мне это — как железом по стеклу, противно и скучно. Потому я решил хоть на пять минут отсрочить дурацкий разговор. Ну да, трусливо, да, не по-мужски. Но, в конце концов, вот станет он спрашивать — а я что? Обязан перед ним откровенничать? Или идти в отрицалово, как быдланы из интерната, и гудеть что-то невразумительное? А может, хитрить и юлить? Все — мерзко. Все — противно. Как говорил дед Костя — цугцванг. Каждый ход — проигрышный.

Поэтому я дошел до туалета, заперся в самой дальней кабинке, закрыл крышку унитаза и сел сверху в позу лотоса — сам не знаю зачем. Хотел сделать вид, что медитирую, наверное. Перед кем вид? Перед самим собой. Закрыл глаза и…

…и моя сиюминутная дурость стала вдруг решающим фактором для дальнейшего развития событий. Если бы я не пошел в туалет — ничего бы не случилось. Если бы я сел, как нормальный человек — задницей на крышку, а ноги поставил бы на кафель, то меня бы заметили. И я никогда не услышал бы странный разговор двух мутных типов, которые следом за мной вошли в дверь санузла.

Хлопнула дверь. Один из них зашипел:

— Никого? Никого. Вот что я тебе скажу: опять не те анализы! Это не его ребенок!

— Рыжий же! — шептал каким-то замогильным шепотом второй.

— И что, что рыжий? Волосы можно не только перекрасить, нормальный маг-целитель тебе количество меланина на раз поменяет, на всю жизнь! Плевое дело!

— Мне не поменяет, — прошептал замогильный.

— Заткнись и делай свою работу дальше! У нас уговор, и ты не можешь его не соблюсти!

Я не мог понять — мужчина это или женщина, и не мог подсмотреть: страшно было! А вот второй, скорее всего, все-таки был мужчиной, но то ли под веществами, то ли — с психическими проблемами. А может — не человек? Мало ли тварей на свете?

— Я сделаю свою работу, но мне нужна более четкая наводка. Мне нужна точная информация: мальчик, девочка, возраст, рост, вес, цвет глаз…

— Оракул разве даст тебе точную наводку? А другой зацепки у нас нет, ты же понимаешь, какие ресурсы у этой семейки? Он может хоть негром оказаться! И ментальная защита там дай Боже, сунешься — убьет! А потом выучится на мага, повзрослеет — и вуаля! Здравствуй, новый геморрой, — у него была своеобразная манера разговаривать.

— Ладно, ладно. Призовешь меня, когда будет следующая подсказка от оракула, — прошипел второй, жутковатый.

— Да уж не сомневайся! А теперь — изыди!

Внезапно сильно запахло дохлятиной, а потом вонища улетучилась, дверь хлопнула, и я снова остался в туалете один. А потом осторожно, прислушиваясь и присматриваясь, пошел разговаривать с директором Яном Амосовичем.

Это все-таки было как-то менее стремно, чем подслушивать тех, кто охотится на меня!

Ян Амосович Полуэктов

Глава 7

Ян Амосович

Ян Амосович сидел в кресле и пил чай. На подоконнике исходила паром еще одна кружка — для меня? За окном снова начался дождь: крепкий, майский, он барабанил по стеклу и подоконникам, капли залетали в приоткрытую фрамугу, пахло свежестью и мокрыми листьями.

— Бери чай, Михаил, присаживайся.

Я еще не до конца отошел от подслушанного в туалете разговора и потому решил, что чай станет неплохим прикрытием. Если буду не знать, что говорить — можно всегда притвориться, что пью из чашки и взять паузу на подумать. Да и чай хорошо пах, кажется — бормоглотом. Нет! Бормоглот — это хтоническая тварь с Авалона, а чай с гугенотом, точно.

— С гугенотом? — с умным видом спросил я, взяв чашку с подоконнике и принюхавшись.

— С каким гугенотом? — удивился Полуэктов. — Причем тут гугеноты? А, ты про чай! С бергамотом. Это цитрус такой. Что — нравится?

— В интернате нам такое не давали. Так, сладкую жижу какую-то в столовке, из большого бидона. А дед Костя тот да, тот крепкие чаи любил. Но у меня от их крепости глаза на лоб лезли, и вместо того, чтобы спать, по потолку бегать хотелось, — начал выдавать я. — А баба Вася — она больше по травам. Иван-чай, мята, мелисса, липовый цвет и прочие полезности. А у вас чай — в самый раз, и на вкус приятный и пахнет отлично.

Иногда это было лучшей тактикой — говорить много правды, которая никому не нужна. Нарезать как положено, трепаться в полную силу, а на самом деле — ничего толком и не выдать.

— Хорошо, хорошо… — директор задумался на секунду, а потом спросил напрямую: — Михаил, ты знаешь кто ты есть такой?

— Голодранец, — в ту же секунду ответил я. — С магическим даром. То есть — молодой и перспективный голодранец.

Ян Амосович фыркнул, тряхнул головой, и его седая грива рассыпалась по плечам:

— Хоро-о-ош! Поясни? — в глазах директора плясали бесенята.

— А что тут пояснять, Ян Амосович? У меня ничего нет, вообще ничего своего. Даже рубашка и штаны которые на мне — и ту колледж выдал, а до этого интернат — джинсу. Ну да, имеются руки, ноги, голова и все такое прочее. Теперь еще телекинез — тоже неплохо. Но маловато как-то! Мне семнадцать, у нормальных парней обычно