Мой третий, невероятный - Алла Гореликова

«Прекрати о таком думать!» — осадила я себя. Еще накаркать не хватало! Но совсем ни о чем не думать не получалось, и я стала представлять, как мы с Аяром гуляем по городу. Пьем кофе. Сидим в машине и смотрим на закат… ох ты ж, я ведь именно тогда ему сказала: «Возвращаться надо к тем, кто ждет», — а его, получается, давно никто и не ждал?

Когда закончился бой, я не поняла. Перед глазами был все тот же хаос, но Ринар вдруг расслабился и сказал:

— Всё. Всё хорошо.

Из меня как будто воздух выпустили. Села, где стояла, в «воздушное кресло», уткнула лицо в ладони. Так, Алина, только не реви! Всё хорошо, слышала? Значит, радоваться надо.

Наверное, я очень качественно отключилась от реальности, потому что не слышала ни шагов, ни голосов, и для меня оказалось полнейшей неожиданностью, когда кто-то поставил меня на ноги. Я схватилась за этого «кого-то», подняла голову. Аяр!

— Ты… ты! Цел? — не знаю, какого усилия воли мне стоило не начать его ощупывать прямо здесь.

— Алина⁈

Я жадно смотрела ему в лицо, выхватывая почему-то отдельные, неважные детали: ссадину на лбу, красный след на переносице, будто от очков, ранку на губе — прокусил, что ли? Да какая, к чертям, разница, главное — жив, цел, со мной. Со мной?

Так. Похоже, я знаю ответ на вопрос Ринара: чего же хочу я сама.

— Ты здесь откуда взялась? — изумленно спросил Аяр.

Я глубоко вздохнула, медленно выдохнула и попыталась улыбнуться. Кажется, не очень получилось.

— Тебе честно или правильно?

— Что?

— Ответить тебе, спрашиваю, честно или правильно?

Он смотрел жестко и устало, и мне вдруг невыносимо захотелось обнять, прижаться, поцеловать. Сказать: «Ну и дурень же ты, мой крутой космический волк! Совершенно невыносимый дурень!»

А он медленно, будто сил не осталось шевелиться, провел рукой по лбу, потер ссадину, поморщился — и сказал:

— Честно, конечно.

— Ринар привез, откуда еще, сам подумай.

Хмыкнул:

— А если правильно?

— А правильно — вот так, — я привстала на цыпочки и крепко обхватила его за шею, даже руки в замок сцепила. — Не хочу тебя отпускать. Знаю, придется. Но и ты знай, помнишь, надо возвращаться? Я буду ждать. Всегда. Отовсюду. Возвращайся только, слышишь?

Тут бы самое время для красивого поцелуя, но я уткнулась лицом в его плечо, в рубашку, пропахшую потом и почему-то горячим металлом, и самым что ни на есть глупейшим образом разревелась. Аяр нежно гладил меня по голове, перебирал волосы — и, зараза, молчал, и я, наверное, поэтому никак не могла успокоиться. Пока он не вздохнул как-то особенно глубоко, уселся, усадив меня на колени — на ручки, как маленькую, ну что за невозможный мужчина! — и…

И я подумала, что ослышалась, потому что этот тип невыносимый спросил:

— Замуж за меня пойдешь?

— Не мучайся, — фыркнула я, — будто я тебя без этого ждать не буду? Буду.

— Будешь, — согласился он. — А я буду возвращаться. Всегда, обещаю. К жене. К любимой жене, — тут же, спохватившись, внес поправку. Нет, ну вы видали шантажиста⁈

— Ладно, — я всхлипнула, вытерла глаза и глубоко-глубоко вздохнула. — Ладно, черт с тобой, замуж так замуж, авось разберемся, взрослые же люди. Главное, ты запомни это свое обещание. Вот прям накрепко запомни!

— Конечно, — очень серьезно сказал он, и мы наконец поцеловались. Долго, солоно от моих дурацких слез и очень-очень сладко — от счастья.

Эпилог

Двадцать лет спустя

Райальские яблони цветут ярко-розовым крупным и обильным цветом. Собственно, такие себе яблони: плоды напоминают яблоко только размером и формой. Вкусом ближе к груше со слегка вяжущим оттенком, а цвет и вовсе ярко-оранжевый, как у хурмы. В переработке гораздо вкуснее, чем в свежем виде. Почти весь наш урожай идет на сок, повидло и пастилу.

Но когда цветут яблоневые сады, вряд ли кто думает о грядущем урожае — разве что я, но мне по должности положено. Зрелище стоит любования само по себе. Раскидистые деревья усыпаны цветами снизу доверху и напоминают подсвеченные алым закатом кучевые облака. А запах! Сладкий медовый аромат кружит головы людям, привлекает басовито гудящих пчел, и даже «пчелки»-рирсеттиа с каждым годом все чаще строят из себя добрых соседей, оформляют все положенные документы и прилетают в Алидию нарочно ради любования этим чудом.

Ну а для горожан первая неделя цветения яблонь давно превратилась в праздник, не хуже любования сакурой в оставшейся за многие световые и обычные годы Японии.

Моя двадцатая весна на Райале… Двадцать лет назад впервые зацвел мой первый здесь сад, всего сотня молодых деревьев. Теперь сады окружают город со всех сторон. Я справляюсь, роботизация — великая вещь; но и первые ученики уже начали работать сами. Нет, я не заделалась профессором, это Ринар каждый год подбрасывает двух-трех желающих научиться и, так сказать, расширить и продолжить дело. Я не против, только «за».

Наш с Аяром дом, просторный, в самый раз для большой семьи (и нет, я не райальские «семьи» сейчас имею в виду!) стоит на месте моего первого «садового домика». Квартиру я отдала обратно, как только мы поженились, но и у Аяра жить не стала, наоборот, он перебрался ко мне. За эти годы город подобрался совсем близко к нашему дому, и место стало идеальным для жизни — все еще тихо, но не совсем уж на отшибе. Хотя о какой тишине может идти речь, когда…

— Пригни-ись! — с диким визгом проносится над головой Машка — коса растрепалась на ветру, в темных волосах запутались розовые лепестки. За ней гонится Раяна, такая же растрепанная, хохочущая, орущая:

— Не уйдешь, плодожорка вредная, все равно поймаю!

— А вот и не поймаешь, не поймаешь! — Машка, визжа и хохоча, перелетает через забор и выписывает зигзаги над рекой. А к Раяне присоединяется Итар, наш младший. Сейчас возьмут главную хулиганку в «клещи», вымочат в реке, а потом все втроем прилетят сушиться. Пора ставить чайник.

Скайт — адское изобретение, как по мне, но дети готовы носиться на нем с утра до ночи. Аяр одобряет — быстрота реакции, пространственное ориентирование, все такое. Я, как всякая мать, ворчу: «Главное, шеи не сверните себе, летуны». Да, блок безопасности там есть, но абсолютная безопасность недостижима в принципе.

Но за поцарапанное дерево я взорвусь уже не как мать-наседка, а как главный агроном-садовод, и это мои хулиганы знают твердо. Так что слалом между яблонь проходит крайне аккуратно. Вот над