Только об этом не пишите! - Sally KS

Глава 6

— Мама, я уронила цветочек! — Уля вынула из материнской руки свою крошечную ладошку и побежала назад.

Они уже немного опаздывали на завтрак в садике, но Ева знала, что отговаривать это дитя бесполезно, и просто поспешила за дочерью. Пятилетняя Уля, мотая хвостиками из кудряшек, быстро обследовала всю тропинку, которой они только что шли, и с ликованием подняла с земли засушенный цветок. Сегодня была очередь мать-и-мачехи идти в детский сад.

Увлечение гербарием появилось у ребенка недавно, и Ева догадывалась, откуда оно пошло. Улина бабушка постаралась. И совершенно непонятно, что с этим делать.

В первый раз Ева услышала, что она своим родителям не родная, в восемь лет от злобной пожилой соседки. Как она испугалась! Как плакала! Пока мама не пришла домой и не спросила, что случилось. Тогда Ева и узнала, что её родила другая женщина, но папа и мама её взяли к себе. «Понимаешь, той женщине по ошибке достался наш с папой ребёночек, так бывает», — объясняла мама.

Поскольку сохранить тайну в крошечном городке не получилось, родители решили увезти дочь в Кротков — всё-таки областной город, там их никто не знает. Еву же волновало только одно: а ненастоящая мама не придёт за ней, не заберёт? В ответ настоящие мама и папа крепко прижимали ее к себе и твёрдо обещали: «Мы тебя не отдадим!»

Когда Ева училась в старших классах, её начали мучить странные сны: будто бы биологическая мать приходит к ней и зовёт, тянет руки… Ева отшатывалась, говорила «нет, нет, нет», но где-то в глубине души, под пластом отрицания, начинал тлеть огонёк ненужного вопроса: а вдруг та женщина просто ошиблась, вдруг у неё были веские причины так сделать? И хотелось найти ответы…

Ева как-то после уроков подошла к учительнице обществоведения, которая рассказывала о семейном праве, и тихонько спросила: не может ли отказавшийся от ребенка биологический родитель как-то заявить свои права?

Учительница объяснила: такой человек не считается родителем и не имеет никаких прав. Он не растил ребенка, не воспитывал, не заботился, он добровольно отказался от родительства — а значит, он теперь в глазах общества и закона чужой человек.

От настоящей мамы она, позврослев, узнала историю своего рождения более подробно. Ее родила семнадцатилетняя девушка-сирота и решила не забирать, но соседка по палате, у которой ребенок умер в родах, смогла убедить врачей отдать ей малышку. Даже в документах она значилась как биологическая мать… А та девушка очень скоро куда-то уехала из города, следы ее затерялись.

Спокойная счастливая жизнь закончилась, когда Ева была на третьем курсе университета: сначала у мамы обнаружили неоперабельную опухоль, а через два года ушел и отец — нестарый мужчина, который просто не мог смириться с тем, что остался один. Он просто пришел с работы, лег на диван, пока Ева разогревала ему ужин, сказал «что-то сердце давит» — и больше не сказал ничего. У этой двойной могилы Ева покачивалась в полном изнеможении, слепая от жгучих слёз, с округлившимся животиком, крепко вцепившись в руку Романа, который обещал никогда её не бросить. Новенькое помолвочное кольцо, подаренное неделю назад, почему-то сильно давило на палец. Наверное, руки опухли из-за беременности.

В стороне от похоронной процессии стояла женщина неопределенного возраста и смотрела на Еву странным неподвижным взглядом. Из-за этого пристального внимания Ева вдруг на секунду очнулась, будто вынырнула из горячей воды своего горя и с необычайной чёткостью рассмотрела незнакомку, на которую никто не обращал внимания — мало ли на кладбищах странных людей… Она была в неприметном сером пальто и туфлях старомодного фасона, с гладко зачесанными седеющими волосами и каким-то старушечьим платком на плечах. «Ей же нет еще сорока», — подумала вдруг Ева удивленно. Незнакомая женщина выглядела так, будто снимается в каком-то старом фильме про войну или послевоенные годы. Ничего современного в ее облике не было. Потом глаза вновь застелили слёзы, а когда Ева проморгалась, уже никого на том месте не увидела.

Сразу же после похорон Рома переехал к невесте, а первый раз поднял на неё руку через неделю. Тогда Ева не могла найти кольцо, которое с большим трудом сумела снять. Она полезла в мамину шкатулку и увидела, что там нет и половины украшений. Особенно ей было жалко кулон-медальон, в котором какой-то знакомый художник отца нарисовал мамин крошечный портрет. Кулон был серебряный, не золотой, но этот рисунок по нынешним временам считался очень дорогостоящей работой… На её вопросительный взгляд жених раскричался, что она его оскорбила до глубины души. «Но если нас ограбили — надо вызвать полицию», — проговорила Ева, чуть не плача. «Ах, ты…» — он замахнулся, и Ева от испуга отшатнулась и больно упала на спинку кресла.

А потом он и скрывать перестал: да, играет в онлайн-казино. Ему нужны деньги. Много денег. Каждый день. Зная, что от родителей Еве осталась немаленькая сумма, он требовал, чтобы Ева сняла её со счета и отдала ему отыграться. «Нет, это мне, это ребенку», — лепетала Ева, пятясь от него и прикрывая руками живот. Но в живот он её не бил. Отвешивал пощёчины и после каждой спрашивал: «Не передумала? Не передумала?» А потом приседал на корточки рядом с рыдающей невестой и умолял дать ему хотя бы тысяч сто, а он утром отдаст сто двадцать… Ева уже не хотела за него замуж, но понимала, что добровольно он не уйдёт. И у неё никогда не хватит сил его выставить. Но она смогла убедить Романа, что после маминой смерти её сбережения положили на книжку отца, а срок вступления в наследство за отцом ещё не наступил, нужно ждать шесть месяцев. «Ладно, подождём», — ответил жених и сделал в телефоне напоминалку: какого числа деньги родителей Евы станут доступны.

Однажды, когда он начал бить посуду и крушить мебель, пытаясь найти в квартире хоть что-то ценное, вдруг раздался звонок в дверь. В надежде, что соседи вызвали полицию и хотя бы на один вечер она может избавиться от Никиты, Ева бросилась открывать. На пороге стояла та самая незнакомка с кладбища.

— На вас поступают жалобы от соседей, — сказала она сухо. — Не зарегистрированному на данной жилплощади молодому человеку придётся покинуть квартиру.

— Да пошла ты! — заорал Роман. — Вон пошла, дура!

В глазах у Евы потемнело, и она помнила только, что стена вовсе не такая твердая,