«Персефона». Дорога в ад 2 - Кристиан Бэд

А вот Лес не стал вникать в физику процесса. Базовое образование у него было слабым.

Учиться он начал уже совсем взрослым парнем. И сосредоточился не на физике и математике, а на самопознании и паутине реальности. Прочее же — просто отмёл как ненужное. Когда мало знаешь предмет, он не кажется интересным.

Паутина же была относительно спокойна — это Лес видел. А значит — волноваться было пока не о чём.

— Ты уже видел похожие корабли? — спросил Белок, глядя на его уверенные движения.

— И летал, — отозвался Лес, запуская ложку в банку с паштетом. — В самом начале войны Юга и Севера у нас ещё ходили среднетоннажные суда, похожие на ваше. Война «съела» их, с тех пор Юг серьёзно перевооружили. Но я помню.

Он улыбнулся и сунул в рот, намазанную паштетом галету. Захрустел аппетитно.

Рао потряс головой, выбрасывая из неё умные мысли, свернул голосъёмку и придвинул к себе баночку с розовым содержимым. Шлёпнул по плечу зависшего Эберхарда, сунув ему банку с консервированной кашей.

Сам Белок от консервов отказался. Подвинул свою порцию Лесу.

— Что ж вы всё воюете и воюете? — спросил он укоризненно.

— Мы не воюем! — возмутился Эберхард, отведав чего-то незнакомого и застопорившись с ложкой в руке. — Две тысячи лет, если считать с начала колонизации, в галактике не было войн!

Лес фыркнул и подавился паштетом.

— Ефли нам не… — начал он, прожевал и повторил. — Если нам не говорят — это не значит, что мы не воюем. Просто из новостей исключают и пограничные конфликты с Э-лаем, и наезды спецов на Чёрный сектор. Да и Империя с Содружеством на уровне спецслужб постоянно трутся боками.

— Но ведь настоящая большая война была только хаттская? — уточнил Рао.

Он тоже был уже слегка посвящён в конспирологию, как будущий глава рода.

— Официально — да, — кивнул Лес. — Только и это была очень мутная война.

— Мутная — правильное слово, — кивнул Белок. — Мы даже не думали тогда, что полыхнёт. Трения у Земли с колониями были, конечно. Но — война?

— А разве это не хатты первыми напали на имперские корабли? — удивился Эберхард.

— Да не было тогда никаких «хаттов», как какой-то особенной силы, — пожал плечами Белок. — Был этот идиот Станислав со своими идеями и с «собаками» из живого железа.

— А почему он напал на корты, перевозившие детей с Меркурия на Землю?

— С Меркурия? — удивился Белок. — Уж кого-кого, а детей на Меркурии отродясь не было. Зачем там дети? Откуда? На планете, где 200 градусов по Цельсию — это похолодание?

— Я могу рассказать, я читал, — предложил Лес, выедая последний паштет из баночки и облизывая ложку. — На Меркурии были лаборатории, а дети были нужны, как модели мозга для искусственного разума. Станислав Хэд заявил, что нашёл, наконец, способ создать настоящий Искусственный Разум. Сначала ему не поверили — это была примерно сто первая попытка усовершенствовать алгоритмы ИИ таким образом, чтобы его обучение породило сознание.

— Сто первая? — удивился Эберхард.

— У нас на всякий пожарный вымарали всю историю изучения ИР. — Лес заглянул в опустевшую баночку и взялся за кашу. — Всплески открытий в этой области были несколько раз за историю Земли. Но надежд именно на машинный разум они не оправдывали.

— Потому, что блажь, — пожал плечами Белок. — Я помню, когда началась эта эпидемия с оцифровкой лучших мозгов. Искусственный мозг не начинал от этого мыслить, как настоящий, напротив — оцифрованные учёные становились похожими на машины. А учёные нужны вовсе не для того, чтобы обыгрывать людей в шахматы. Это был очередной тупик.

— Не совсем, — покачал головой Лес. — Станислав Хэд предложил оцифровать мозг не взрослого, а ребёнка. Чтобы дальше он мог развиваться так же, как и его живой носитель. Постепенно познавать мир.

— Ага, — кивнул Белок. — Я тоже это читал. Они экспериментировали с мёртвым мозгом. А потом заявили, что для прорыва в работе нужна массовая оцифровка живого носителя не моложе восьми лет. А как он эту оцифровку перенесёт — было неясно. И им запретили. Комиссия по этике.

— Пока учёные оцифровывали сами себя — этическая комиссия молчала, — кивнул Лес. — Это было умирающее старичьё. Оцифровка как способ самоубийства общество не волновала, наоборот все мечтали о вечной жизни, вдруг чего и откроют. Но когда дело дошло до экспериментов на детях — их запретили тут же.

Белок покивал и налил себе чаю:

— Станислав тогда прямо взбесился. Он начал доказывать, что ИР — такой же разумный, как и человек. Что все эти тезисы: убить ребёнка, чтобы сделать машину — оскорбляют его детей-машин. И что люди в массе — ничем не лучше самого простого ИИ. Но, насколько я помню, этическая комиссия была непреклонна. Тем и закончилось.

Лес покачал головой и доел кашу из банки. И переключился на вторую баночку консервов, что подвинул ему Белок.

— А что было дальше? — спросил Эберхард. — Ну, запретили и?

— Да ничего особенного, — пожал плечами щекастый. — Думаете, пресса писала тогда только про Станислава с его «собаками»? Там крутили совершенно другой конфликт. Исследовательская база у Станислава была на Меркурии, а планету решили терраформировать на манер того, как это делали в колониях. Хотели сделать пригодной для человека. Учёные долго упирались, Меркурий был обсажен научными базами, где шли исследования не только по ИИ, но и по новым прорывным материалам. Чтобы не загрязнять пригодные для жизни людей планеты, многие эксперименты вынесли тогда на Меркурий. И к Земле близко, и вроде как никому ненужный геообъект. Но в конце концов решили, что Земля перестанет отдавать лучшие кадры в колонии, а начнёт развивать Солнечную систему. А значит — нужны новые пригодные для жизни планеты. Меркурий решили вывести на другую орбиту. Учёным велели переносить исследовательские центры на спутники Юпитера и Сатурна. Началась консервация орбитальных баз наблюдения за Солнцем. Вот так мы там и оказались.

— Орбитальных баз наблюдения? — удивился Эберхард. — Так на Меркурии были не только военные базы? А в учебнике написано…

— Да какие военные? — перебил его Белок. — Там было всего-то две станции общего мониторинга. Начальство отправило меня, Славку и Женьку — консервировать это добро. И на вторую станцию направили группу. А потом было утро, когда мы проснулись, а станции нет. Уцелел огрызок жилого ангара на оплавленном куске астероида. И никакой связи ни с соседней станцией, ни с Землёй.

— То есть на вас напали? — поразился Эберхард. — А кто? Хатты?

— Да откуда я знаю! — Белок даже рассердился его непонятливости. — Мы остались в вакууме