Магический источник - Василий Анатольевич Криптонов

А вот, кстати, и он сам — Фёдор Игнатьевич. Подбежал, руку жмёт, лебезит там чего-то. Фу.

Татьяна тоже переместилась поближе к суженому-ряженому. Вон и веерок на виду держит. А мордаха такая кислая-кислая, как лимон. Но видно, что старается. Впрочем, таких, как Серебряков, этакие мелочи никогда не волнуют. Это мы, сирые да убогие, будем напрягаться, если девушка рядом с нами лицом выражает недовольство. А Серебрякова может смутить только стенобитное орудие, и то ненадолго.

Серебряков мне бы, в принципе, мог понравиться, если бы не два «но». Во-первых, он явно был не моложе меня, а во-вторых, носил усы. Усы! Какая несусветная пошлость, Господи… Ну да, вижу, что усы тут почти все носят, кроме дам, конечно. Но почему-то на Серебрякове они меня больше всего раздражают.

Ну что, Татьяна, значит, улыбку изображаешь, да? Ручку тебе целуют, как я посмотрю, а ты стоишь вся такая, принцесса принцессой. Серебряков, значит, для тебя не старый? Вот оно, сердце женское! Ты главное не подумай, будто я ревную. Мне просто за державу обидно. У нас вся держава вот такая. Как Шевчук пел: «К сволочи доверчива, ну а к нам — тра-ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля…»

— Эй, начальник! — вдруг рявкнул я и махнул бокалом. — Подсвежи-ка!

Ко мне с удивлённым выражением лица приблизилась девушка с бутылкой. Да и вообще я своим выступлением умудрился привлечь всеобщее внимание. Молодец, что сказать.

Рубинового цвета жидкость с деликатным бульканьем наполнила мой бокал. Я следил за процессом с мефистофелевской улыбкой и потому не заметил, что господин Серебряков подошёл ко мне.

— Вот-с, позвольте вас друг с другом познакомить, — залепетал Фёдор Игнатьевич. — Господин Серебряков, Вадим Игоревич. А это — мой дальний родственник, Александр Николаевич, временно проживает у меня…

Ох и не понравилось мне это «временно». Но Фёдор Игнатьевич глазами отсемафорил, что, мол, потом поговорим, я и не стал пока настаивать.

— Наслышан! — громогласно сказал Серебряков и протянул мне руку. — Новейшая дисциплина, да? Доводилось, доводилось слышать. Был в этом году в Англии, так там, знаете ли, первейшая тема, даже в салонах обсуждают.

Говорил он всегда так, будто его слушает как минимум полный концертный зал. Что, собственно, не было далеко от истины: стоило Серебрякову разинуть варежку, как все в радиусе сотни метров умолкали и внимали почтительно, даже если он на улице дорогу спрашивал. Выдающийся сукин сын.

— Серебряков? — Я сдержанно зевнул и ответил на рукопожатие. — Ну да, слыхал что-то краем уха. Интересуетесь академической магией?

Вопрос я постарался задать таким тоном, каким разговаривал бы с дошколёнком, который похвастался мне, что сам обстругал палочку. И глаза Серебрякова нехорошо сощурились.

Профит! Он меня ненавидит. А зачем это мне было надо? Кгхм… Не помню, честно говоря. Секунду назад всё очевидно было. Ну что ж, раз уж так сложились не зависящие от нас обстоятельства, остаётся лишь покориться и плыть по течению.

— Я, как человек военнообязанный, интересуюсь всем исключительно с этой позиции. — Он отпустил мою руку. — Что может быть использовано против нас. Что можем использовать мы.

— Серьёзный подход! — Я приподнял бокал, выражая восхищение. — Теперь мне, наконец, понятна природа вашей заинтересованности в Татьяне. Планируете использовать её в качестве оружия против Британской империи?

Стало тихо. До такой степени тихо, что я расслышал, как хрюкнул от неожиданности Дармидонт.

Серебряков смотрел на меня. Танька и Фёдор Игнатьевич ему в этом помогали, даже рты приоткрыв.

Быстрее всех пришёл в себя Серебряков. Он до невероятности искренне улыбнулся, хлопнул меня панибратски по плечу и расхохотался:

— Да вы мне положительно нравитесь, Александр Николаевич!

* * *

Гости разошлись около одиннадцати, оставив по себе срач, разорение и душевную пустоту. Вот поэтому я никогда и не любил гостей. Столько времени суетишься, что-то делаешь, а по итогу что? Нуль!

В общем, я пошёл на крышу.

Выход на крышу имелся с чердака, я его уже давненько углядел, но пользовался редко. Вообще единственный раз воспользовался. Устроился на скате позагорать, в очень приличном виде — в штанах, то есть. И только расслабился, только задремал, как мне прямо в ухо Танькиным голосом: «Ты дурак⁈»

Пока я обдумывал философский ответ, над которым она бы надолго зависла, на меня обрушился целый шквал упрёков, общий смысл которых сводился к тому, что «тебя ещё вообще официально не существует, а ты лежишь тут, у всех на виду, дискредитируя меня и Фёдора Игнатьевича, который, в невероятной доброте своей, дал тебе кров и пищу, а также сам подвергаешься опасности!»

Я счёл доводы разумными и ретировался. Вроде никто не заметил той вылазки. Кроме кошки с соседской крыши. Она смотрела на меня с крайне многозначительным видом, но никому не донесла.

Теперь же я официально всем представлен, к тому же ночь, темень. Так отчего бы не подышать свежим воздухом на сон грядущий!

И вот я наверху, лежу, руки за голову, любуюсь луной, думаю, какой Серебряков отвратительный и какой Старцев странный. А уж какая Кунгурцева милейшая дама! Впрочем, она, после моего выступления, как-то опасалась со мной дальше разговаривать. Ну и ладно. Нам ещё работать вместе. Успокоится.

— Вот ты где!

— У-у-у, — тихонько завыл я.

— Ты чего воешь? — осведомилась Татьяна, выбираясь на крышу во всём своём торжественном великолепии. — Подвинься! Я через тебя перелезать не буду.

Подвинулся, уныло заключив, что она собирается сидеть рядом. Ну ничего, сейчас я всю романтику испорчу. Вот прямо сию секунду.

— Приятный молодой человек, этот твой Серебряков. Отличную пару вы составите.

— Ах, ты…

И мне прилетело тем же самым веером. Он в очередной раз жалобно хрустнул и сломался в том же самом месте. Танька тут же заревела.

«Наклюкалась, — догадался я. — Не досмотрел папенька. Эх, а так хотелось расслабиться наедине со своими мыслями…»

— Слома-а-ался! — гнусаво выдала Танька. — А я хотела тебе голову проломи-и-ить!

— Ну, не горюй, — положил я руку ей на спину. — В другой раз проломишь. Хочешь, я тебе покажу, где Дармидонт молоток держит?

— Да иди ты! — отмахнулась именинница.

Руку убрать не заставила, тем не менее. Сильно наклюкалась.

Хныкать она перестала минут через пять. Какое-то время было тихо, а потом она заговорила:

— Это необходимость. Нет другого выбора. Серебряков очень богатый человек. А мы на самом деле уже давно живём в кредит.

— Папенька спустил всё в карты? — предположил я.

— Никогда! — обожгло меня пылающим взглядом. — Он всё вложил в моё образование и воспитание и возлагает на меня огромные надежды! Я просто не могу