Осторожно, волшебное! - Наталья Викторовна Соколова

Напротив них на раскладном стульчике старая-преста- рая колдунья с длинными седыми пучками волос на остром подбородке, уже почти совсем глухая, вязала чулок, равномерно шевеля спицами, ни на кого не обращая внимания. Молодой дух, по прозвищу Павлик-Равлик Глупая Улитка, посыльный у одного известного чародея, спотыкался среди мамаш и колясок и все время нервно смотрел на часы.

- Так сделаешь мне насчет колеса, а? Когда? - допытывался Иванов.

Дух-Технарь закряхтел:

- Ох, не знаю. Только не в этом месяце. Большая загрузка. Да и в следующем... Такой спускают план, что просто зарез. Ты это... не торопи.

Солнце пекло. В колясочках лежали младенцы, наглухо заткнутые магическими сосками, купленными в ВУМе (Волшебном Универмаге); эти соски отличались от простых тем, что никогда не выпадали изо рта. Мамаши двигали коляски взад-вперед и увлеченно сплетничали. Их волшебные сплетни, как ни странно, мало чем отличались от простых, обыкновенных человеческих сплетен.

- Она с ним крутила еще в начале палеозойской эры. Об этом мог тогда рассказать любой трилобит, моллюск, граптолит или коралл. В кембрийских морях об этом только и судачили.

- А в каменноугольный период они поссорились и не встречались...

- Пустяки! Временная ссора. Ничтожная размолвка. Зло всегда съедается со злом, у них одна дорожка,- сказала решительно мамаша постарше.

- Моя сестра видела их вместе на Курилах, на краю какого-то действующего вулкана. Внизу в кратере все клокотало, кипело, как полагается, а они, нежно обнявшись, вдыхали запах серы и оба...

- Что Курилы... Она вечно отдыхает в своем любимом Берендееве, отгрохала там себе роскошные палаты с резными наличниками и петушками, с балкончиками и фестончиками. Так он оттуда не вылезает. Ходит, шохает ландыши: где нагнулся понюхать, ничего потом не растет, большой черный круг, словно выжженный. В реку окунется - караси дохлые всплывают брюхом кверху.

- И дети болеют - после того как он взглянет или подарит цветочек! Детей лучше уводить.

Мамаша постарше сообщила:

- У них теперь все секреты, шушуканья. Как же, придумали новенькое, затевают какой-то День Паллады... Праздник Паллады...

Подал голос один из духов, игравших в домино:

- Не Паллады. Пандоры.

- Да, да, правильно. Носятся с этой выдумкой, как Аладдин со своей лампой, как Золушка со своим башмачком. Никто не должен знать, в чем дело. Страшная тайна. Полнейшая неизвестность! Дятлы, говорят, пробовали подслушивать... Пока что у них ничего не вышло.

Молоденькая, большеглазая быстро спросила:

- А что, Пандора... это ведь из Рима что-то? Которую скульптор оживил поцелуями?

- Тебе бы только поцелуи. То Галатея.

Игрок оторвался от волшебных костяшек (благо был не его ход), стал солидно объяснять:

- От Зевса она получила наглухо закрытый ларец. Из любопытства открыла крышку и выпустила все человеческие несчастья разом...

Мамаши заохали:

- День Пандоры! Как же. Приятный, должно быть, устроят денек.

- Да уж, ждите сюрприза. Или в природе что-нибудь напортят, или людям основательно подгадят.

От кровельного железа шел легкий парок, веяло теплом, как от включенного утюга. Бесшумно ложились костяшки игроков. Младенцы подрагивали цветными кружками сосок.

- Что ж, так до августа и не выкроишь для меня времени? - спросил у Духа-Технаря Иванов,- Ладно, обожду. Осень не за горами.

Дух-Технарь почесал в затылке. Вздохнул:

- Да нет, сделаю раньше, чего уж. Постараюсь. Надо только посмотреть на месте. Как там у тебя все... - Пальцы Технаря пришли в движение. Они были удивительно выразительными, красноречивыми,- Ну, где, значит, лучше... Вот на днях залечу мимоходом, сделаю замеры, потом прикину, подсчитаю...

Дух-Технарь был некрасив, прихрамывал, одно плечо у него было выше другого, правый глаз - меньше левого, глаза косили. Говорят, что это именно он состоял у древних народов богом огня и рожденного в огне железа, богом кузницы. Но мало ли что говорят! Многие духи были в свое время богами (что поделаешь, так сложилось), но не все любили об этом вспоминать. Время меняет представления о том, какая должность почетная, а какая - нет.

- Кстати...- сказал Дух-Технарь совсем некстати,- Кузнечное дело... извечное... Хоронили? А не хоронится. Живет.- Он не был мастером ораторского искусства, этот низкорослый, корявый, весь узловатый дух с круто вздернутым плечом.- Пускай машинная ковка... пускай не молоты, больше прессы, но все равно...- Стал отмахиваться обеими руками, потому что пролетавшие мимо небольшой стайкой торопливые деловитые московские воробьи почти задевали его крыльями по лицу.- А что токарные? Металл гонят в стружку... А?

Древние симпатии к кузнечному ремеслу жили в этой простой душе, преданной металлу.

Иванов откликнулся неожиданно кротко и даже с грустинкой:

- Не очень я понимаю, когда ты о своем... Ты же знаешь, я больше насчет дерева, люблю запах свежераспиленной доски, стружки. Ну, еще запах сена. Камни понимаю, руду, на тридцать три аршина вижу под землю. Лесные, рыбные дела знаю, про зверье... А вот кибернетика, телемеханика,- он старательно выговаривал эти слова,- счетные устройства... Трудно мне эдакое постигать. Плохо дается.

- Зато твой батя... Не отстает от века.

Дух-Технарь сказал, что получил недавно от Иванова-отца письмо. Что-то он там затевает новенькое, сидя в своей избушке на Северной Земле, этот хитрющий дед. А поговаривали, будто почти совсем ушел на покой, только метеорологические дежурства за собой оставил. Требует срочно выслать ему новейшие труды по радиоэлектронике, электрохимии, физике полупроводников, а также кое-что из материалов, реактивов.

- Да, у бати острый ум. Не одряхлел. Ноги только немного подводят.

- Жалуется: ты редко пишешь.

Иванов признался, что он не большой любитель бумагу марать. Да и что в письме скажешь? Они видятся. Не так чтобы слишком часто (у каждого своп участок работы), но два-три раза в столетие обязательно. У них в роду дорожат семейными традициями.

- А если что бате надо, так я всегда... Как узнал, что ноги у него пухнут, так сразу в Волшебном Универмаге купил Куклу-Медсестру и с оказией переслал. Теперь она ему горячие ножные окутывания делает, всякие уколы, и стало вроде полегче.

Низко над крышами спланировала одна из нимф Арбата (они считались красивейшими в городе) - видная, броская, с серебряным лицом и красными, блестящими, как золото, волосами, одетая весьма облегченно, в чем-то сильно вырезанном, прозрачном и коротком, в сандалиях из меди, по моде сезона. Почти обнаженными ступнями благородной античной формы, оплетенными медными полосами, она