Один ленивый мальчик - Александр Бельский

Большим, или даже Великим, в честь его подавления. Были высечены изображения и изречения на стелах и построены храмы. Да и то сказать — ведь это, по сути, был единственный военный поход, в котором (ну, некоторое время) принимал участие сам царь.

Но теперь, спустя ещё четыре года, злые языки — а, может быть, просто люди, знающие, куда дует ветер, ибо быть злым в отношении могущественного принца опасно — уже поговаривали о том, что нынешний бунт может и ему стоить многого, очень многого. Если не головы, то смены хранителя врат Юга… Правда, может то говорили торопливые глупцы... А может, слухи распускал сам принц — чтобы выявить маловерных и кривых на пути его под рукой его, кто знает? По крайней мере, пересуды эти доходили и до простых ополченцев. У походного костра не всякий знает, как правильно наточить свой клинок, но всякий уверен, как надо править страной, и ведает тайную суть всего происходящего.

Впрочем, в Кубане Хори надолго не остался, так что наслушаться слухов и посплетничать не успел. Благодаря письму матери, о котором он не знал, и характеристике Ментумеса, о которой он догадывался, его назначили командиром отряда пехерет. Пехерет — это патрульные. Он и его десяток даже не успели получить тюфяки и место в саманных, давно не белёных и полупустых казармах Кубана, как его вызвали к военному начальнику, второму лицу после правителя Хуи. В случае осады в городе могло разместиться до тысячи солдат, но сейчас их было так мало, что они не могли даже уследить за казармами (а может, их начальник был слишком мягкосердечен к подчинённым, что значит — нерадив в своем долге). Хори вызвали, поставили задачу, выдали деревянные жетоны на получение снеди и пива, и отправили в дозор и патрулирование окрестностей в одну из старых сторожевых башен на караванном пути, по которому ушли налётчики. Так уж сложилось, что в отряд (не отправлять же одних несмышлёнышей анху!) вошли и уцелевшие охранники с рудника. Они же должны были стать и проводниками.

Глоссарий в порядке появления слов в тексте:

Бастет — кошка, или богиня с кошачьей головой. Отвечает, среди прочего, за сексуальное наслаждение.

Небт — город Ком-Омбо.

Бехдет — город Эдфу.

Мятеж пятого года — то есть на пятом году правления Неб-Маат-Ра — Аменхотепа III.

Глава 8

Глава 8.

Из семерых уцелевших при набеге и троих найденных после него выжило шестеро. Двое своих раненых и двое подобранных умерли, правда, в разное время — первый, из найдёнышей, потерял много крови. Он почти не приходил в себя, посерел, как пепел, мёрз, не смотря на жару, и тихо ушел на тростниковые поля Запада еще на руднике, пока посланцы в Кубан были в пути. Второй был свой. Он и сам про себя всё понял, уж больно это плохое дело — рана в живот. Бедняга сначала пил вино, всё больше и больше, но, похоже, это только усиливало его мучения. Он словно сгорел, и почти что уже в момент прибытия подмоги. Лицо страдальца словно стекло куда-то, как будто кроме черепа под кожей уже ничего не оставалось. Он так кричал, что десятник помог ему уйти к предкам, и это было правильно. Третий, снова найдёныш, не пережил дороги до крепости, хотя его и несли всю дорогу на носилках. Четвёртый уже благополучно попал к лекарям, они давали ему нужные сильные зелья, прикладывали к ране жир, мёд и корпию, творили заклинания и волшбу, и вроде он даже пошёл на поправку, но…

Видать, не зря говорят, что нет сильней колдунов, чем в Нубии. Вечером он заснул весёлый, а утром не проснулся. И среди уцелевших, и среди солдат гарнизона чёрной слизью пополз слух, что все они, выжившие, прокляты колдунами. Но тут уж десятник доказал, что не зря он командир. Жрец из храма Гора, владыки Кубана, херихеб — чтец списка и сам сильный чародей, прочёл молитвы, окурил и окропил их, и взяв при этом двойную плату за обряд. Именно это почему-то всех убедило, что теперь дела пойдут на лад. И действительно, больше не умер никто. Снадобья ли, молитвы ли, а может, заклинания и обряд снятия порчи делали своё дело, но раны начали заживать. Даже у тех, кому врачи сказали, определяя рану и лечение её не успокаивающую фразу «эту болезнь я вылечу», а тревожное «эту болезнь я буду лечить и постараюсь вылечить» (фразы эти произносились в несомненных случаях успешного лечения первая и при возможных неприятностях вторая). И приданные отряду уцелевших два патрульных, оказавшиеся после бунта сами по себе, пошли под руку Нехти охотно. Дольше всего выздоравливал сам десятник, по сути, спасший всех тем, что вовремя собрал под рукой всех сопротивлявшихся, и последний из спасённых, Иштек, как раз тот, которого стукнули по голове и который прятался среди мёртвых. Уже здесь, в Кубане, лекарь, осматривая Нехти, лишь одобрительно крякнул, налил ему вина и сделал алебастрово-полотняный лубок. Править кости, к счастью, не пришлось, молитвы и заклинания завершили дело. Раны же все заживали просто здорово, впрочем, у Нехти так было всегда.

Так что некоторое безделье пришедших из долины хесемен объяснялось тем, что их не тревожили начальники. Во-первых, из-за ран, во-вторых — их назначили героями. Кроме того, в городе было теперь две власти. Старшим воинским начальником, комендантом крепости, назначили, прислав из Бухена, тамошнего господина конюшен Пернефера. Никаких разъяснений — он ли подчиняется правителю города, или, наоборот, Хуи становится под его руку, дано не было ни тому, ни другому. Так что в Кубане было некоторое двоевластие. Кроме того, Пернефер хорошо знал и отличал Нехти, так что десятник, предъявивший порядком подвялившиеся кисти убитых им воров и бунтовщиков, получил награду, благодарность нового коменданта и отдыхал, наслаждаясь жизнью, да еще тем, что, кроме отдыха и выздоровления, делать больше ничего не мог.

Хуже было с Иштеком. Видно, удар по голове немного повредил что-то в его сердце*. А может, это лежание в обнимку с покойниками на припекающем солнце так подействовало. Ранее весёлый и озорной, тощий и долговязый молодой маджай стал немного… ну, странен, наверное, и больше всего походил на застывшего в поисках и ожидании добычи богомола. Если он и разговаривал с кем-то, то, в основном, с собой. В первые дни его тошнило, постоянно болела голова, и всё время хотелось пить, а слабость не давала двигаться. На солнце удар по черепу напоминал о