Из огня да в полымя - Антон Бабушкин

захотят они его дома захоронить — отправим домой. Если нет родственников, или возражений от них не будет — вызовем взвод из военкомата и захороним рядом с другими бойцами с воинскими почестями. Видел на кромке леса братские могилы? Вот там.

— Спасибо вам, парни. Большое дело делаете.

* * *

И снова дороги и воспоминания, и болтовня ни о чём…

Вот оно — то самое место, где я волок на себе Пашку Алтаева… Не успел я тогда дотащить его до медиков… Не успел… Всплывают в памяти тоскливые глаза медсестры и её тихое: «Всё…» И вот она — откопанная мной тогда могила… Прости меня, Пашка… Спи спокойно.

Снова вперёд… Почти как тогда — только комфорта побольше. Всё же тогда мы шли пешком, а сейчас катим на автомобиле. А ещё… Ещё тогда мы прогрызали себе путь, поливая его кровью — и своей, и чужой…

А вот и то место, где мы прорывали боевые порядки фрицев по пути к своим… И вот она… Могила… Моя?.. Дедова?..

Кажется, что голова сейчас просто лопнет… Гул в ушах… Острая боль прошивает грудную клетку ровно там, куда тогда прилетела пуля… «Здравствуй, Лёха…» Как же больно…

Всё вокруг заволакивает какая-то непонятная серая пелена… Виден только обелиск и… Стоящий перед ним мой двоюродный дед — сержант Пряхин Алексей Степанович. Он такой, каким и был на единственной виденной фотографии: молодой, спокойный и строгий. Он стоит рядом с обелиском в отутюженной красноармейской форме, лихо сдвинутой набекрень пилотке и надраенных сапогах. Алексей Степанович… Лёха задумчиво смотрит на обелиск, а потом вглядывается мне прямо в глаза. Смотрит молча несколько секунд, а затем кивает и говорит с улыбкой:

— Спасибо! — поворачивается чётко через левое плечо и уходит в туман…

Пелена рассеивается, будто её и не было. А я… Я стою на коленях перед его могилой, опёршись рукой и лбом об обелиск… Кто-то трясёт меня за плечи, хлопает по щекам… Слышу взволнованный Кирин голос:

— Толя! Толя! Ты что? Что с тобой, Толя?

— Всё в порядке, Родная, — хриплю я, с трудом расцепив сжатые зубы, — Всё хорошо… Просто… Весь день за рулём… Устал…

Смотрю на обелиск с красной звездой и скромной табличкой, на которой, как и положено: воинское звание, ФИО, дата рождения и дата смерти. «Прощай, Алексей Степанович… Прощай, дед… Спи спокойно… И да примет Отец тебя в Ирии в дружину его…»

— Толя! Вставай! Пойдём в машину — посидишь, отдохнёшь!

— Да, да… Конечно… Идём, Родная… — меня, наконец, окончательно отпустило. Теперь, действительно можно идти.

ЧАСТЬ 6. Разговор по душам.

Сидим в салоне. Молчим. Продолжая пялиться на обелиск, подрагивающими пальцами я вытягиваю из пачки сигарету. Прикуриваю… В голове тягуче перекатываются мысли: «Вот, ведь, оно как… Значит должен был я прийти сюда. Прийти, чтобы попрощаться с дедом, чтобы отпустить его… Так и сделано… И что теперь?.. Всё?.. А, ведь, кажется — да. Можно продолжать жизнь? Пожалуй, тоже — да. Ну, что… Значит живём.»

— Толя… — в голосе Киры напряжение и решимость, — Ты живой?

— Конечно. Видишь: сижу, вот, курю.

— Нам нужно поговорить.

— О чём именно, Кир?

— О тебе, Толя. О тебе.

Улыбаюсь смотрю моей Радости в глаза:

— Конечно. Давай поговорим. Спрашивай.

Кира нервничает. Несколько секунд она неотрывно смотрит мне в глаза, закусив губу. Наконец решается:

— Что с тобой, Толя? Ты здорово переменился с Нового года. Ты совсем другой стал…

— Какой?

— Ну… Чёрт… Более взрослый, взвешенный, что ли… Не знаю… Иногда кажется, что ты уже жизнь прожил… И ты СОВСЕМ иначе относишься ко мне…

— Хуже?

— Нет. Я, наверное, всегда мечтала, чтобы ко мне относились именно так…

— Тогда что не так, Кир?

— Ты, Толя. С тобой что-то не так. А началось всё с Новогодней ночи. Тогда, после Нового года, я не спала ещё, а ты… Ты вдруг свернулся калачиком… Тебя трясло… Ты скрипел зубами, звал то меня, то какую-то Машку. Кем-то командовал, у кого-то требовал патроны, кого-то грозился зубами разорвать… А потом… Потом ты как-то резко дёрнулся, вытянулся и уснул… Это… Это было… Страшно…

— И часто я так?..

— Нет… Только в ту ночь… А вот эта наша поездка?.. А твои рассказы?.. Кажется… Кажется, что ты уже был здесь… Кажется, что ты видел это всё своими глазами, пережил всё то, о чём ты говоришь… И эта могила?.. Мне показалось, что… Что ты там умрёшь… Что с тобой, Толя?

Смотрю в открытое окно, снова прикуриваю…

— Что со мной?.. Что тебе сказать, Родная?.. Понимаешь… Всё то, что я скажу… Это безумие… Ты… Ты просто не поверишь мне, Кир… Решишь, что я спятил…

— А ты попробуй, Толя!

Выдыхаю табачный дым, снова глубоко затягиваюсь…

— Хорошо, родная… Я расскажу… Слушай…

И рассказал. Начиная со своего полёта вниз по лестнице.

— Все мои «друзья» тогда вдруг испарились. Будто и не было их никогда. И знаешь кто остался рядом, несмотря ни на что?

— … ?

— Наши родители. Ты, Кира. И наша дочь Маша — та самая Машка, которую я звал в ту ночь. Вот тогда я и понял кому я реально нужен в этой жизни, и ради кого я любому дракону пасть порву. А ещё именно тогда я понял одну простую вещь. Я ВАС люблю. И за ВАС я ещё хоть десять раз подряд умирать готов…

— Толь!

— Да?

— Ты сказал… «НАША ДОЧЬ»?..

— Да…

— А когда… Нет! Стой! Не говори! Главное — я теперь знаю, что она будет. Рассказывай…

И я продолжил. Только правду, без прикрас. Ровно так, как было. И про ядерный взрыв в нашем городе, и про мой анабазис со 113-й СД летом 41-го. Всё от и до. По-честному.

— Ну, вот и так… Это не кошмар и не бред — это действительно было со мной. Всё остальное ты знаешь. А до 202…-го мы доживём вместе.

— Толь…

— Да?

— Знаешь, а я тебе верю. Тебе до Нового года не поверила бы. А тебе сегодняшнему — верю. А вообще — ты гад. В ту ночь, когда ты звал Машку, я ведь не знала ничего. Я ещё подумала, что у тебя кто-то есть… Ты представляешь, что со мной творилось тогда целый месяц и сколько я всего передумала? Дура…