Японская война 1904. Книга пятая - Антон Дмитриевич Емельянов

Сейчас еще охранка и жандармы подтянутся, но… Илья сработал четко: крепкий удар огромного кулака, и крикун под одобрительное ворчание толпы рухнул на землю. Мгновение, и о происшествии забыли, все внимание снова было сосредоточено на иконе и медленно идущем к ней царе. В парадном мундире, на лице улыбка…

— Как будто маску надел, — хмыкнул Илья, он уже стоял вплотную к Вере и незаметно для всех открывал свою икону, доставая из нее аккуратно сложенные части винтовки.

Теперь собрать их, пока их тела и святой Михаил прикрывают от посторонних взоров — все давно отработано и займет меньше минуты. Жандармы внимательно следят за толпой, но Вера стоит дальше, чем они привыкли искать. Ствол, ложе, затвор — все встало на свое место. Пришло время отправить в магазин патроны, но тут толпа заволновалась, заставляя девушку и Парамонова затаиться.

— Что там? — рядом подслеповато щурился старик с орденами еще за оборону Севастополя.

— Кто-то идет к царю… Английский посол, — ответил ему кто-то.

— Хардинг?

— Нет, какой-то Бьюкенен, его буквально вчера утвердили.

— И что?

— Подошел к царю, протянул бумаги, что-то зашептал на ухо… — самые высокие рассказывали остальным, что происходит.

Вере же не оставалось ничего другого, кроме как слушать, ждать и думать. Могла ли она выстрелить раньше? Нет — заранее собирать винтовку, как и проносить ее целиком было нельзя. Заметят! Будет ли шанс еще? Вера во все глаза следила за высокой фигурой с бледным лицом. Если царь сейчас оставит посла и свернет со всеми на Миллионную, она сделает свое дело, если же… Николай закончил молебен, а потом, благословив толпу, повернул обратно ко дворцу.

— Все было зря, — выдохнула Вера и вскинула голову к небу.

— Может, хотя бы губернатора подстрелим? — предложил Парамонов.

— Нет. Уходим, — девушка развернулась на месте и пошла пробиваться сквозь толпу в сторону набережной.

Она не видела, как в этот момент сквозь серые тучи пробился одинокий солнечный луч и словно попытался догнать ее. Не успел… Широкая спина Парамонова прикрыла девушку, так они и ушли. Тихо, незаметно, в тени. Но они еще обязательно вернутся!

Маньчжурия

Я злюсь? Нет! Я в самом настоящем бешенстве!

После вчерашнего упорного боя сегодня японская оборона рвалась на части словно рисовая бумага. Прорыв оставшихся на ходу пятидесяти броневиков Славского был рискованным решением, но он сработал. Забитый транспортами порт и десятки тысяч японцев в городе — все это мешало нормально работать корабельной артиллерии. А, когда мы так близко, уже и они оказались под ударом…

После рассечения Дальнего на две части нам только и оставалось, что подтянуть к берегу тяжелую артиллерию, отогнать Того и добить японцев, но тут прямо в ставку неожиданно ворвались те, кого я сегодня ждал, наверно, меньше всех. Николай Юсупов — холодный, спокойный, привычно собранный до последней складочки недовольно поджатых губ. И великий князь Борис Владимирович — внешне такой же идеальный, но изнутри… Даже неопытный человек сразу бы понял, что его трясет.

— Вячеслав Григорьевич, срочный приказ от Его Императорского Величества, — Борис бросил на стол запечатанную телеграмму. — Надо остановить наступление!

А вот и причина тряски. Великий князь тем временем оглянулся на своего спутника и, словно оперевшись на его ледяную уверенность в себе, продолжил:

— Сергей Александрович пытался передать вам сообщение по телеграфу, но… Это правда, что сказали ваши связисты? Вы приказали, чтобы из тыла вас не беспокоили?

— Да, я приказал в часы наступления не выделять для этого людей. Все они нужны для обработки сообщений на передовой.

— Вячеслав Григорьевич, вы так и не отдали приказа остановить наступление, — вмешался в разговор Юсупов.

— Я еще не прочитал телеграмму… — я очень старался держать себя в руках.

Медленно протянул ладонь, развернул немного влажный лист бумаги.

— Высочайший приказ, Санкт-Петербург, 4 ноября 1904 года, — мои губы шевелились в такт буквам. — С чувством глубокой признательности и сердечной гордости… Настало время показать врагу не только мощь русского оружия, но глубину и силу русского духа…

Много-много лишних слов. У меня даже вспыхнула надежда, что обойдется! Все-таки в это время было принято отдавать довольно общие приказы, чью витиеватость можно было толковать довольно широко — а мне бы только шанс! Увы, в конце все же нашлось то самое — приказываю остановить наступление на два дня. Написано собственноручно: Николай. Настоящая телеграмма, настоящий четкий и недвусмысленный приказ.

— Почему? — я поднял взгляд на посланников. А ведь специально отправили тех, кому нельзя будет отказать. Или можно?

Кажется, последняя мысль пришла в голову не только мне.

— Ваше превосходительство, — голос бледного как смерть Ванновского скрипел словно старое дерево на кладбище. — А может, ну их⁈ Добьем японца! А письмо — скажете, что не получили вовремя. А мы подтвердим.

— Или получили, — чуть смягчил слова своего начальника Огинский, — но на передовую новый приказ донести не просто. Одна проблема в центре связи, и армия еще пару часов будет мутузить японцев, прежде чем мы успеем остановить солдат.

— Да что вы себе позволяете⁈ — все-таки вспыхнул Юсупов, но на него никто даже не посмотрел.

— Вячеслав Григорьевич, вы только скажите… — Лосьев вместе со всеми остальными штабистами замерли в ожидании.

— Мы выполним любой приказ, — Буденный подошел поближе к гостям.

— Нельзя останавливаться! Ради тех, кого мы потеряли! Надо бить! — Мелехов и вовсе не сдержался, ухватив Юсупова за грудки.

Через мгновение осознал, что сделал, но все равно не отпустил. Изменился Павел Анастасович за последние месяцы, мы все изменились. Прошли огромный путь — от поражения на Ялу до прижатой к морю японской армии. Неожиданно в памяти всплыло похожее событие будущего. Дюнкерк! Вторая Мировая война, быстрый разгром Франции, остатки армии Третьей республики и ошалевшие от такого развития событий англичане прижаты к морю у Дюнкерка. Один крепкий натиск, и Германия могла бы их уничтожить! Но вместо этого остановила свои танки.

Даже в мое время никто не мог достоверно сказать почему… Что мы знали? Что Рундштедт опасался за фланги и хотел сохранить побольше сил для операций на юге Франции, что Геринг уверял, будто для срыва эвакуации хватит и одной авиации. Вот только… Разве стоили будущие успехи шанса уничтожить одного из главных врагов