Костер и Саламандра. Книга 2 - Максим Андреевич Далин

– У тебя удивительная собака, леди. Неживая собака, но при этом белая собака – а как неживая собака может быть белой, я в толк взять не могу.

Говорил он очень правильно и чисто, но необычно – и я не поняла.

– Она, мессир, – сказала я, – не белая. Она была, знаете, чёрная, с рыжими пятнами, только одно ухо белое. Златолесские борзые редко бывают белые.

А он улыбнулся, как все купцы-огнепоклонники в порту, – такая же самодовольная глянцевитая ряшка, будто сейчас предложит засахаренные зёрна кавойе или розовое масло:

– Э, леди! Какая разница, какая шерсть у собаки, если шерсти на ней нет! Ведь может быть белой леди та девица, у которой кудри чёрные, как летняя ночь над Саранджибадом.

То ли комплимент сказал, то ли непонятно что. У них, у южан, голова как-то иначе устроена.

А хищные птицы всё это очень внимательно выслушали. И главный птиц, суровый и жёсткий, как древняя языческая скульптура, чуть-чуть мне поклонился и сказал:

– Мы рады, белая леди.

Что я могла им сказать?

– Я тоже.

В высоченные окна сияло солнце, всё сверкало: золото, белый мрамор и белый шёлк – и Виллемина вошла в белом и золотом, укутанная вуалью, как туманом. И южане поклонились ей, встав на одно колено, руками дотронувшись до пола около её туфелек. Немного варварский ритуал какой-то.

– Ла-тейе, – сказала Виллемина. – Миарашь ди-кайя, мы очень рады видеть благородного царевича Йа-Рлие, Медное Крыло Ашури, и его высокочтимую свиту. Мы пригласили сюда вас всех, чтобы разделить хлеб и вино – во имя любви Севера к прекрасному Югу.

Оказывается, главный птиц – аж целый принц, подумала я. Ничего себе.

Ну, он внушительный был. Вороной с проседью, глаза рыжие, вправду как у хищной птицы, взгляд цепкий и пронзительный. И одет в какую-то кровавого цвета хламиду до пола, в золотом шитье, с гранатовым ожерельем. И в ушах золотые кольца. Жутковатая такая языческая роскошь.

И почему-то на него отзывался Дар, но как-то странно: мне было жарко рядом. Без всяких вспышек, просто жарко. Я даже думала: вот сейчас вспотею, как торговка рыбой, – то-то будет номер. И что это за штуки, интересно: ведь посол-то уж точно не некромант, у них в свите вообще некромантов нет. Но вот поди ж ты…

А принц между тем склонил только голову. И сказал, чисто-чисто, будто учил язык в столице:

– Привет великой матери северного побережья, средоточию красоты, сосуду разума и светочу справедливости. Мы привезли великой матери слово благороднейшего царя Ашури и хана Хуэйни-Аман – он передаёт великой матери ясный свет братской любви, желает ей силы, здравия и чистоты, присылает вместе с приветом подарки из наших степей, а также жаждет разрешить сомнения и получить ответы на вопросы.

– Я восхищена, – сказала Виллемина. – Я прошу передать великому государю Ашури и Хуэйни-Аман пожелания сил, здравия, долголетия и вечно сияющей мудрости, которая неизменно руководит всеми его поступками. Мне радостно, что он преклонил слух к словам молодой женщины с северного побережья, и я надеюсь сердечно, что сумею разрешить его сомнения и ответить на вопросы.

– Благороднейший царь Ашури и хан Хуэйни-Аман желает сыну великой матери сил барса и взора орла, – сказал принц. – Кроме жеребца и кобылы солнечной масти, выращенных в нашей степи и обученных состязаться с ветром, он дарит сыну великой матери «стрижи», дабы он с колыбели был защищён от всякого зла и любой тьмы на страх подлым врагам.

Один южанин, который держал в руках длинную штуковину, завёрнутую в расписанный маками шёлк, развернул шёлк и показал плоский ларец из чёрного дерева, на котором была золотом гравирована целая картина с драконом, парящим над языческой крепостью. Принц дал знак – и ларец открыли.

Там, внутри, на алом шёлке лежали два кривых клинка непривычного вида – подлиннее и покороче. Сабля и кинжал, что-то такое. Невероятно красивые, но дело не в этом: когда южане раскрыли ларец, мой Дар полыхнул жаром, аж вспыхнули щёки.

Это были не просто так себе сабли. Настоящие варварские обереги. Серьёзной мощи.

– Они греют, – сказала Виллемина. – Я чувствую.

– Великая мать ощущает тревогу благороднейшего царя Ашури за её благополучие и жизнь, а также за благополучие и здоровье её сына, – сказал принц. – Это тепло его души. Предположу, что великая мать ощутит тепло и от этого.

Второй южанин открыл шкатулку – и мне померещилось дрожащее красноватое марево над ней. Настолько серьёзных оберегов я вообще никогда не видела. Наверное, шкатулки как-то удерживали их силу внутри, а вот если открыть…

А безделушечка была крохотная, невзрачненькая. Мутная серенькая капелька в золотой оправе в виде головки дракона, на тонкой, как нитка, золотой цепочке.

– Благороднейший царь Ашури и хан Хуэйни-Аман просит великую мать, как просил бы свою сестру: пусть она носит эту вещицу на себе, пусть не снимает и во время сна. Это слеза каменного стража Хуэйни-Аман, пролитая над невинными жизнями. Страж проливает одну слезу в сто лет – и каждая его слеза может спасти жизни невинных.

Ничего себе, подумала я, у них там артефакты. Дикое место. Боги прямо клубятся. Но вот же опоздали они с этой слезой, им бы приехать раньше, хоть самую малость…

– Я безмерно благодарна, – сказала Виллемина. – Это бесценное сокровище. Но что же заставило благороднейшего царя Ашури тревожиться за наше благополучие?

– С позволения великой матери, я расскажу ей всё, – поклонился принц.

– Быть может, благородный царевич Йа-Рлие пожелает рассказать за обеденным столом? – предложила Виллемина. – Я знаю: вы прибыли во Дворец прямо с корабля. Мне грустно думать, что вы устали, хотите есть и пить, а беседа задерживает обед.

Принц снова преклонил колено и тронул пальцами пол – это у них, видимо, какой-то совсем особый поклон был, специальный.

– Великая мать заботится даже о чужих послах, – сказал принц, глядя снизу вверх. – Её сердце – средоточие любви. Мы принимаем приглашение.

Мы все пошли в Белую Столовую – а там была такая невероятная красота, как только для Иерарха Агриэла делали, только с немножко южным оттенком. Рыбы не подали, а подали мясо с пряностями, всякие сладости и фрукты во всех видах – и тоненькие южные лепёшки, толщиной в бумажный лист.

Вообще-то я терпеть не могу официальные обеды – всегда с них сбегала. Вот и сегодня: пришёл усталый и роскошный Раш, пришёл Броук в парадном мундире, старался сделать вид, что его вовсе не отрывали от дел, – и пусть