Дневник времён заразы - Яцек Пекара

же выглядел, как исхудавшая черная цапля, мрачная и ожесточенная, ибо неспособная выудить из грязи ни одного лакомства. Конечно, большее доверие внушал первый, так как медик должен выглядеть здоровым и опрятным, чтобы заслужить доверие пациентов. Ибо что это за лекарь, который толст, как бочка, и едва ходит на опухших ногах, или такой, чью серую, землистую кожу покрывают лишайные пятна? Не нужны нам такие доктора, которые сами о себе позаботиться не могут! Судя, однако, по одеяниям и украшениям обоих прибывших гостей, они вполне умели позаботиться о состоянии своих кошельков и не собирались довольствоваться какой-либо одеждой или какими-либо украшениями. Я знал обоих этих господ, хотя и только в лицо. Ибо на Инквизицию работал другой медик, бывший военный хирург, которым мы были очень довольны. А клиентура этих двоих состояла обычно из людей, которым было достаточно пускания крови и постановки клизм.

— Досточтимый мастер инквизитор, — начал тот, что напоминал голубя, — позвольте представить вам как себя самого, так и моего ученого коллегу.

Тот, что напоминал цаплю, при словах «представлю» поклонился мне, а при словах «ученого коллегу» — своему товарищу.

— Так вот, я, — продолжал первый медик, — Иоахим Пуффмейстер, и имею честь быть вице-президентом нашего уважаемого Вейльбургского медицинского общества, а мой почтенный коллега — Грегор Крумм, весьма титулованный доктор Кобленцского университета, который почтил наш город желанием в нем практиковать.

Учтивый доктор Крумм снова поклонился сначала мне, потом Пуффмейстеру.

— Я очень рад визиту столь почтенных гостей, — сказал я. — Позвольте, господа, в трапезную. В такой зной не помешает глоток холодного напитка, не правда ли?

— О да, — ответил Пуффмейстер с искренней благодарностью в голосе и утер пот со лба.

Я усадил обоих гостей за стол, а Хельцию послал в погребок за холодным квасом, так как в такую жару он утолял жажду просто превосходно.

— Мы собирались явиться к вам, мастер, втроем, — начал Пуффмейстер, когда уже удобно уселся. — Но, к нашему отчаянию, страху и неутешной скорби, наш товарищ и президент нашего общества, достойный и уважаемый Рупрехт Штольц, скончался от…

— Да будет ему земля пухом, и да светит ему вечный свет, — торжественным тоном вставил Крумм.

— О да. — Пуффмейстер приложил руку к груди и серьезно кивнул, после чего закончил ранее начатое предложение: — …скончался от этой дьявольской эпидемии, которая свирепствует в нашем городе.

— Это печально, — сказал я.

— Да, умер от этого кашля, — мрачно сказал лекарь. — Кашлял, бедняга, кашлял, чуть легкие не выкашлял, плевался кровью, пока наконец не умер, — закончил он еще более мрачным тоном.

Его товарищ презрительно фыркнул.

— Не умер он ни от какого кашля, а его телега на улице переехала, — пренебрежительно заметил он, а затем повернулся ко мне. — Вы не поверите, мастер, как сегодня некоторые носятся по улицам. Еще понимаю: знатные господа. Погибнуть под колесами повозки ясновельможного пана или под копытами его коня — это, может, и не такая уж подлая смерть. — Он мгновение раздумывал и даже покачал головой про себя. — Но погибнуть под колесами повозки какого-то хама, возницы, мчащегося, словно за ним черти гонятся, или под копытами его грязной клячи? Какая досада!

— А я вам говорю, что это было от кашля! — возразил Пуффмейстер, также глядя на меня.

— Между смертью под колесами повозки и смертью от кашля, по-моему, существует легко различимая разница, — заметил я. — Как же так случилось, что вы спорите именно по этому поводу?

— Конь его толкнул, и тогда доктор Штольц упал под колеса мчащейся повозки, ему раздавило голову, вот и конец истории, — заявил Крумм тоном, не терпящим возражений.

Его товарищ испепелил его взглядом.

— Этим бедным человеком, а нашим другом и товарищем, сотрясали приступы кашля, пароксизмы настолько сильные, что он весь шатался. Наконец его бросило на середину улицы, и он упал прямо под колеса мчащейся повозки, — твердо заявил он. — Ясно же, что он погиб от кашля, потому что если бы не этот кашель, он бы спокойно шел по краю улицы, а не по ее середине!

— Я вижу в этом определенный смысл, — согласился я, к неудовольствию Крумма. — Ибо мы должны учитывать не столько сам финал события, сколько причины, которые к нему привели. Потому что если бы, мои достойные доктора, вашего товарища под повозку толкнула ненавистная рука врага, то мы бы ведь обвиняли не возницу, коня или повозку, а именно этого врага.

— А все же можно было кашлять у стены дома! — возразил Крумм. — И тогда он бы благополучно откашлялся, и никакого несчастного случая не было бы. Мало ли людей так поступает?

— С этим мнением я также не могу не согласиться, — ответил я, на сей раз к неудовольствию Пуффмейстера. — И сам я полагаю, что в случае с вашим другом виноваты его неосторожность, недостаток бдительности и неумение предвидеть последствия собственных действий.

Пуффмейстер возмущенно замахал руками.

— В запущенной стадии болезни пароксизмы настолько сильны, что человек, ими пораженный, не в состоянии контролировать собственные действия! — воскликнул он. — Разве мы будем упрекать больного, охваченного судорогами в пляске святого Вита, в том, что он бьется, как рыба в ловушке? Или будем винить его в том, что он откусил себе язык? В данном случае дела обстоят так же!

Я покачал головой и вздохнул, так как понял, что ни этот спор я не разрешу, ни сам даже точно не знаю, что о нем думать.

— Ну хорошо, оставим дело о кашле, повозке и смерти доктора Рупрехта Штольца, — предложил я. — Он ведь гораздо счастливее нас, так как, вероятно, уже воспевает «Осанну» в небесных хорах Господа. Перейдем лучше к тому, чем я могу вам услужить, уважаемые доктора.

В трапезную, пыхтя, вошла Хельция и поставила перед нами кружки и кувшин холодного кваса.

— Кушать будут? — спросила она, глядя, однако, не на медиков, а на меня.

— В такую жару я не думаю, что у кого-то есть аппетит, — вздохнул я. — Но подай нам, на милость, абрикосовый пирог. Попробуете, господа, не так ли?

— Абрикосовый? Всегда с удовольствием, — заметил Пуффмейстер.

Затем он приложился к кружке с квасом.

— О, небесный вкус, — растрогался он.

Тем временем Крумм молча, хотя и жадно, выпил свою порцию и тут же долил себе до краев.

— Вы спрашиваете, чем можете нам услужить, мастер Маддердин, так что в ответ на столь учтивый вопрос я спешу поведать вам о нашей беде. И не службы, разумеется, мы будем от вас требовать, а смиренно попросим об услуге, за которую отблагодарим сторицей, — гладко продекламировал Пуффмейстер.

— В таком случае я весь во внимании, — сказал я.

Лекарь дважды пыхнул,