Мой Тёмный Амур - Алексей Вячеславович Гришин

то значение, которое придают поцелуям люди и амуры. В ощущении чужого дыхания, которое касается твоего, есть что-то почти магическое. Соприкосновение ртов, носов, подбородков. Я двигаюсь, по-разному поворачиваю голову, ищу лучший угол. Мои глаза закрыты, и от этого ощущения воспринимаются особенно оглушительными.

Я жду каких-нибудь злых комментариев, жду, что меня оттолкнут, и поэтому каждая секунда, пока этого не случилось, приобретает незнакомую остроту. Время, которое от угрозы смерти преобразилось, замедлилось, а сейчас такое впечатление, что почти стоит на месте. Я ощущаю каждую секунду. Пробую лизнуть губы Валентина, потом раздвинуть их языком. Он, как ни странно, не сопротивляется. Приоткрывает рот, словно бросает мне вызов – решусь ли продолжить? Я решаюсь.

Коснувшись языком его языка, я вздрагиваю. Потом нахожу в движениях ритм, догадываюсь, что его можно замедлять и ускорять, как вздумается. Это похоже на музыку. И отвратительно, и приятно одновременно – как есть живую устрицу.

Я не сразу осознаю, что мне не хватает воздуха, и отстраняюсь, чтобы вдохнуть полной грудью. Открываю глаза и смотрю на Валентина. Он открывает глаза одновременно со мной. Вот теперь я улавливаю его запах, как прошлой ночью, когда мы танцевали. Что-то морское, но с ноткой горького дыма.

Вглядываюсь в его лицо. Он не покраснел, но седая прядь опять выбилась из приглаженных волос, налипла на висок. А вот я, судя по горящим щекам, не на шутку раскраснелась.

– Это все? – хрипло интересуется Валентин. – Или еще что-нибудь предложишь?

От его циничных комментариев я уже даже не кривлюсь. Под угрозой смерти ко всему очень быстро привыкаешь. Мне надо, чтобы он полюбил – хоть немного. Поцелуй ему определенно понравился или хотя бы отвращения не вызвал, раз Валентин не отстранился. А раз так…

Ничто не имеет значения, кроме призрачной надежды выжить. Любовь – иллюзия, которая к тому же убивает. Тело – просто предмет, который через двенадцать дней станет золой.

Я огибаю кресло, отходя от Валентина на несколько шагов. Тянусь к шнуркам на шее, которые удерживают на месте верхнюю половину платья. Развязываю их, не отводя от Валентина глаз. Он наблюдает.

Черный шелк платья скользит вниз, падает до талии и там останавливается. Лифчик я не надела.

– Интересует? – с вызовом спрашиваю я, не пытаясь закрыться руками. Мне все равно. – Если я все еще тебя не привлекаю, только скажи, и я пойду.

– Ну что ты, останься, – коротко фыркает Валентин, скользя взглядом по моему телу. – Хотя, помнится, днем я предлагал то же самое, но ты заявила, что я тебе омерзителен. Полагаю, мы неприятны друг другу в равной степени.

– Звучит многообещающе, – бормочу я и расстегиваю молнию на талии.

Скользнув по моим ногам, платье падает на пол.

Глава 7. Двое

Я первая делаю шаг навстречу. Ни о чем не думаю, не планирую, действую инстинктивно. Оставляю босоножки на полу вместе с платьем. Пол теплый под моей босой ногой, камин по-прежнему жарко горит.

На мне трусы, популярные у людей в этом веке: мягкий, удобный черный хлопок. Я вздрагиваю, когда Валентин кладет руки мне на бедра поверх них. Сейчас снимет? Вот настолько быстро это произойдет?

Я сотни раз видела секс людей, нимф, амуров, и у меня создалось впечатление, будто каждый раз все происходит немного по-разному. Оба участника – ну или более двоих, такому я тоже была свидетелем – должны вносить в игру что-то свое, предлагать темп и условия, проявлять желания и инициативу. У меня никаких желаний нет, но меня окутывает чувство волнующей, странно возбуждающей опасности. Валентин стоит очень близко, его взгляд такой же прохладный и внимательный, как обычно. Волосы у него черные, как вороново крыло, но седая прядь ловит блики огня. Руки лежат на моих бедрах, не двигаясь, предлагая сделать свой ход.

Тот, кто стоит сейчас передо мной, оскорблял меня и насмехался, много раз повторял, что не испытывает ко мне влечения, а еще он – да, не забудем об этом – приговорил меня к смерти. Но Валентин, возможно, кое-что забыл. Я тоже амур. Дух любви, созданный быть прекрасным и желанным. Его обидные слова раздражали, но не задели саму суть меня. Я знаю, что меня можно захотеть. Сомневаться в этом невозможно. Я и есть любовь и желание, такой меня сотворили.

Я делаю свой ход. Кладу ладони ему на плечи, передвигаю их ближе к шее, обхватываю ее пальцами, словно собираюсь задушить. Валентин испуганным не выглядит, наоборот, усмехается и с нажимом проводит ладонями по моим бедрам. Если мне нравится опасность, вероятно, и ему тоже.

Изучающе провожу руками по его шее над черным воротничком рубашки. Скольжу на затылок и зарываюсь пальцами в короткие волосы. Как будто гладишь дикое животное, которое в любой момент может укусить. Я целую Валентина снова, поскольку мне понравилось, как соприкасаются наши губы. На секунду прихватываю его нижнюю губу зубами, демонстрируя, что укусить я и сама могу. Потом облизываю, дразняще, коротко касаясь языком его губ. Валентин в ответ проводит губами по моим губам, не пытаясь укусить или перехватить инициативу. Я перемещаю руки на его плечи, изучаю их.

Действо похоже на разговор без слов.

И да, в этом занятии определенно что-то есть, люди не зря сходят с ума по телесной близости. Возможно, мне стоило попробовать раньше.

В голове вдруг становится очень пусто, когда Валентин запускает руки под мои трусы и гладит ягодицы. Ладони у него большие и горячие, а меня пробирает озноб, как будто я замерзла, хотя в комнате жарко натоплено. Я смотрю на свои предплечья – кожа покрыта мурашками. Валентин тоже это замечает. Наклоняется к моему плечу, и на секунду возникает подозрение, будто он вцепится в него зубами. Я пытаюсь отстраниться, но он просто прижимается губами к моей коже, целует, медленно перемещаясь от плеча к локтю. Его руки по-прежнему мнут и сжимают мои ягодицы, и я не сдерживаю стон.

Пока что все куда лучше, чем я себе представляла. Я не сразу замечаю, что мои пальцы вцепились в волосы Валентина. Не помню, когда я снова переместила ладони ему на голову. Почему-то особенно будоражит факт, что он не спешит снять с меня трусы. А еще то, что он по-прежнему одет. Чтобы мы находились в равном положении, я начинаю торопливо расстегивать его рубашку, путаясь в пальцах. Пиджак уже расстегнут – так и было, когда мы начинали, или Валентин уже расстегнул его сам? И когда успел?

Наши губы снова встречаются. Мне трудно