Мой Тёмный Амур - Алексей Вячеславович Гришин

понять, кто первым подается навстречу. Целоваться мне очень нравится, это убийственно приятно. И кстати об убийствах – вероятно, теперь поцелуем меня уже не прикончить, молния дважды в одно дерево не попадает, так что могу ни в чем себе не отказывать.

В ушах у меня грохочет стук собственного сердца и звуки нашего тяжелого дыхания. Валентин внезапно скользит ладонью вниз по моему животу, и я невольно всхлипываю. Мне не больно, не отвратительно, это просто очень… близко. Лично. Трудно кого-то ненавидеть, когда он ласкает самые нежные части твоего тела. А это определенно ласка, поскольку он не старается причинить мне боль, просто с нажимом гладит и трет кожу, дразнит. Я делала так сама, но получалось не так остро и не так приятно.

– Тебе нравится, – звучит низкий голос над моим ухом, и я обессиленно опускаю веки. – Ну надо же, не так уж я тебе и противен.

Не могу оставить последнее слово за ним. Возмущение и гнев, едва задремавшие под его прикосновениями, просыпаются снова. Я убираю руки с головы Валентина, торопливо расстегиваю его брюки, звеня пряжкой ремня. Открываю молнию, тяну вниз брюки. Конечно, белье у Валентина черное, в цвет наряда.

– Тебе тоже нравится, – удовлетворенно замечаю я, глядя вниз. Почему голос так сильно дрожит? – Кто-то утверждал, что я неспособна заинтересовать мужчину. Похоже, врал.

Валентин негромко фыркает, и я чувствую горячий воздух у себя над ухом.

– С тобой просто невозможно разговаривать, – бормочет он.

– Тогда помолчи, – рекомендую я.

И мы умолкаем.

Вскоре на полу валяется вся наша одежда. Я кажусь себе дикой и отчаянной, не похожей на себя обычную. Разве стала бы я стоять голая перед мужчиной, наблюдая за тем, как он раздевается? Я не испытываю неловкости, только любопытство, словно очутилась в другой вселенной, где привычные законы жизни не действуют.

Никогда еще я не понимала смертных настолько хорошо. Вот, оказывается, почему они живут так безумно и принимают десятки столь глупых решений, хотя мозг у них такой же, как у нас. Понимание, что тебя скоро не будет на этой земле, играет с сознанием странные шутки. Например, вот такие: я подхожу вплотную к голому Валентину и прижимаюсь к нему всем телом, обняв за талию. Мне хочется почувствовать себя живой.

В ответ Валентин жадно целует меня. Под его напором я уступаю, приоткрываю рот. Разрешаю ему жадно посасывать мой язык, покусывать губы, властно подчинять меня. Это будоражит. Я растворяюсь в ощущениях, даже мысленно перестаю сопротивляться и улавливаю, как усиливается возбуждение Валентина. Неужели ему настолько нравится, что он все-таки заткнул мне рот?

Он хватает мое запястье, сжимает сильно, почти больно, так, что кости ноют, и тянет меня к стоящему у стены дивану. Укладывает на него спиной и накрывает своим телом. Сердце у меня стучит все громче, я пытаюсь понять, что это: возбуждение, страх, предвкушение, неприязнь? Упираюсь ладонями в плечи Валентина, но он продолжает целовать мое ухо, шею, горло. Я чувствую тяжесть его тела на себе, и внезапно с моих губ будто само по себе срывается:

– Не так.

Валентин вопросительно поднимает голову. Я ерзаю, пытаясь выбраться из-под него, и на секунду мне чудится, что он не позволит. Но потом Валентин все же приподнимается на руках, и мне удается сесть. Кожаный диван поскрипывает.

– Сядь, – велю я.

Он усмехается, но все же садится, откинувшись на спинку дивана. Я забираюсь ему на колени, и он тут же кладет руки мне на талию.

– Так удобнее? – По его тону мне не удается разобрать, о чем Валентин хочет спросить на самом деле: «Тебе не надоело бросать мне вызов?» или «Тебе так важно все контролировать?».

Я просто киваю. Да, так определенно лучше.

Валентин смотрит на меня снизу вверх, и в этом взгляде нет нежности или искренних эмоций, но интерес в нем есть точно. У людей, по слухам, первый акт – большое дело, и хоть наши тела и устроены одинаково, никакой важности момента я не чувствую. Легкой боли я не боюсь, такие мелкие страхи беспокоили меня только первые лет сто моей жизни. Сексом я не занималась просто потому, что он представлялся мне довольно сомнительным развлечением. Но сейчас момент вполне подходящий. Если прелюдия оказалась приятной, возможно, остальное тоже будет не так уж плохо.

– Ты делала это раньше? – хрипло интересуется Валентин.

– Нет, – выдыхаю я, глядя ему в глаза. – А что?

По всей видимости, своим вопросом я застала его врасплох: Валентин в буквальном смысле осекается, не зная, что сказать. Я двигаю бедрами, чтобы покончить уже с этим наконец. Все тело простреливает болью, но сломанная нога определенно чувствовалась хуже. Валентин стонет, прикрыв глаза, и между его бровей залегает складка.

– Ты в порядке? – спрашиваю я, поскольку выражение лица у него точно не как у человека, которому очень приятно.

– По этикету это я должен у тебя спрашивать, – отвечает он, задыхаясь и крепко сжимая руками мои бока. – Но мне все равно.

– Как мило, – ворчу я. Внутри ноет, но боль – наименьшая из моих проблем. У кучи праха уже точно ничего не заболит. – Я в порядке.

Я опускаю ладони ему на плечи и устраиваюсь удобнее. Упираюсь коленями в кожаный диван. Нужно, чтобы Валентину со мной понравилось, поскольку шансы на его любовь ко мне и так малы. Я начинаю двигаться и безотрывно смотрю ему в глаза. В них такая же горячка, которую я испытываю сама. Какая-то эмоция, которую трудно облечь в слова.

Боль внизу становится терпимой, потом отступает. Удовольствия я не чувствую. Валентин это замечает и ему, похоже, это не нравится. Наверняка раздутое эго говорит ему, что женщины рядом с ним должны сходить с ума от желания. Поэтому он накрывает ладонями мою грудь, целует шею. Я опускаю веки и крепче сжимаю его плечи скользкими от пота ладонями.

То, что мы делаем, определенно начинает работать лучше. Валентин страстно покусывает и целует кожу у меня на шее, ласкает грудь, иногда проводит ладонями по плечам, спине. Я постанываю и отчаянно подаюсь ему навстречу. Больше ничего не успеваю сделать сама – ощущений слишком много, все слишком новое. От всего этого меня постепенно начинает накрывать мучительным, почти болезненным удовольствием, которое затягивает, как водоворот. Я слышу тихие стоны и понимаю, что издаю их сама.

А потом в голове все заливает ярким светом, тело сводит судорогой, и я едва сдерживаю крик. Я чувствую, как Валентин тоже ощущает себя на пике блаженства, запоздало испытываю от этого неуместное торжество и без сил заваливаюсь на него,