Фантастика 2025-51 - Антон Лагутин

без восторга отнёсся к предложению вместо крепкого, здорового утреннего сна проехаться до кладбища – без восторга, однако и без яростного сопротивления тоже. Скривился, пробормотал что-то вроде «не стоит ждать ничего хорошего от паршивой овцы», а затем отправился спать – и это за добрый час до полуночи, в детское время. Я тоже легла пораньше, но сон ко мне не шёл; зыбкое, тревожное забытьё то накатывало, то отступало, словно холодные волны на берегу моря. Ночь тянулась и тянулась до бесконечности, а затем внезапно закончилась. Отзвонили в глубине особняка часы – шесть ударов; кто-то настойчиво постучал в двери, но не у главного крыльца, а с чёрного хода, для слуг…

«Ах, наверное, это доставили цветы из оранжерей Аустера», – подумала я и проснулась окончательно.

Голова была тяжёлая, точно залитая свинцом; за окном сияло солнце, издевательски яркое.

Внизу действительно обнаружилась корзина белых ирисов – хрупких цветов почти без запаха, похожих на мираж. Её оставили в голубой гостиной, как я и велела накануне вечером. А рядом – вот уж чего никак нельзя было ожидать – в задумчивости стоял Клэр, оглаживая кончиками пальцев никнущие лепестки.

– Словно крылья ночных мотыльков. Омерзительно, – пробормотал он себе под нос, но тут заметил меня и добавил громче, нарочито неприятным голосом: – Говорят, что это цветок печали. Раньше его, как и многие другие редкости с востока, выращивали монахи. Но для подношений в церкви ирисы не годятся – вянут слишком быстро. Бесполезная трата усилий! Лучше положить к алтарю что-нибудь более прочное.

– О, в таком случае могу предложить вам подходящий вариант, дядя, – откликнулась я, не размышляя – пикировки с ним уже давно вошли в привычку. – Весной за особняком мальчики закопали несколько семечек подсолнуха. Теперь там вымахали настоящие гиганты – стебли с детское запястье толщиной, цветы как блюдо. Лиам пытался было срезать один подсолнух, однако нож отскочил. А жаль – весомое бы получилось подношение.

– Непременно воспользуюсь вашим советом, дорогая племянница, – елейным голосом произнёс Клэр. – Отдам Джулу новое поручение, как только он справится с предыдущим – раздобыть кэб с утра пораньше. Ибо в один автомобиль мы при всём желании не поместимся, о чём вы вчера, разумеется, не подумали, когда соглашались на предложение своего вздорного детектива.

Остатки сна уже улетучились; словесная дуэль бодрила не хуже чашки крепкого кофе.

– Иногда следует не думать, а действовать; боюсь, вчера был именно такой случай, – с напыщенно-философскими интонациями ответила я, и, пока дядя отвлёкся на этот обманный финт, нанесла удар в незащищённое место: – И признайтесь уже, ирисы не нравятся вам лишь потому, что они означают что-то плохое для Эллиса. Вы ведь тоже беспокоитесь о нём, верно?

– Да, – коротко признался Клэр, настолько ошарашив меня искренностью, без сарказма и манерных ужимок, что я остолбенела и не нашлась, что ответить. Он заметил это и усмехнулся: – Что ж, кажется, в схватке победа за мной, так? Запомните, милая племянница: вдруг открывшаяся уязвимость противника может обезоружить вас, а не его. И что-то у меня аппетит разыгрался; надеюсь, завтрак подадут вовремя.

Признаться, за утренней трапезой и суетливыми сборами я едва не забыла о нашей небольшой пикировке – и весьма удивилась, когда дядя и впрямь вышел к автомобилю с крупным ярко-жёлтым подсолнухом на жёстком, жилистом стебле, срезанном наискосок одним точным ударом. А вот Эллис, поджидавший нас у крыльца вместе с Лайзо, ничуть не удивился.

– А, цветок святой Люсии! – кивнул он. – Ну что же, логично, мы же на кладбище Грин-Ив едем… Надеюсь, дождь не польёт, а то что-то ветер сыроват, да и тучи вон виднеются.

«Грин-Ив».

Меня пробрало холодком. Конечно, с самого начала было ясно, что мы направимся именно туда… Однако только сейчас удалось осознать в полной мере, что там же расположен и фамильный склеп Валтеров, а значит, и место последнего упокоения леди Милдред. Где в прошлый раз ждала Абени; где открылись многие и многие страшные тайны моей семьи…

«Интересно, а Лайзо тоже чувствует нечто подобное?»

Я скосила на него взгляд из-под полей шляпки. Но, похоже, он никаких пугающих знаков судьбы здесь не видел и нисколько не беспокоился. А вот кто явно волновался, так это Эллис, который болтал без умолку, невпопад улыбался и прижимал к себе корзину с ирисами так сильно, что прутья хрустели. Судя по тёмным кругам под глазами, он вряд ли заснул нынче ночью – а с утра почти наверняка не удосужился позавтракать, иначе бы сейчас его желудок не издавал бы время от времени жалобные трели. Впрочем, последнее затруднение легко разрешилось: перед тем, как разделиться и сесть в разные машины, Мэдди сунула ему в руки свёрток с хлебом и ветчиной.

Дорога заняла немногим меньше часа. Когда мы добрались до нужного места, от свёртка осталась одна бумага, а Эллис порядком посвежел – и, кажется, успокоился. Даже предложил сперва заглянуть в собор святой Люсии, а уже потом идти к нужной могиле, раз уж у нас совершенно случайно оказался с собой подсолнух, который можно положить к алтарю.

Возражать я не стала; Мэдди горячо кивнула, поддерживая предложение – и, полагаю, оттягивая момент, когда придётся услышать неприятный рассказ; Клэр скривился, но промолчал. Так что в собор мы вошли все вместе, исключая разве что Джула – тот остался снаружи, щурясь на солнце, как большой кот, и волосы у него на солнце выглядели густо-алыми, как свежая кровь. 

Внутри, несмотря на ранний час, было довольно людно. Кто-то молча сидел на скамье, кто-то явно скучал, разглядывая витражи. Несколько священников в зелёных шарфах тихо спорили, сохраняя благообразные выражения лиц – судя по всему, предметом размолвки стала трещина в стекле одного из узких боковых окон. Служка в боковом проходе размеренно сметал сор; женщина с одухотворённым взглядом читала книжицу в потрёпанном кожаном переплёте, примостившись с краешка; большое семейство – четыре или даже пять поколений – заняло почти два ряда, и, удивительное дело, никто из них не клевал не дремал в полумраке, исключая разве что розовощёкого младенца. 

– Красивый цветок у вас, – раздался вдруг скрипучий голос.

Говорила монахиня – худощавая старушка, такая хрупкая, что её, пожалуй, мог бы унести сильный порыв ветра. Одеяния с зелёной каймой были ей великоваты, а пышная коса, обёрнутая вокруг головы, тоже смотрелась словно бы чужой, больше подходящей девице.

– Если вам так нравится, так забирайте, – ответил Клэр, толком не поглядев