Современная зарубежная фантастика-4 - Тэмсин Мьюир

моими глазами, все расплывается. Я гадаю, откуда берется вся эта кровь, как она наполняет меня энергией и ждет малейшего повода, чтобы пролиться. Парень из Праги не дает мне подняться, а я брыкаюсь и царапаюсь. Его пальцы давят мне на затылок, колено упирается между ягодиц. Младек закатывает мою правую штанину и делает глубокий вдох.

Поначалу огонь на икре кажется холодным, но через секунду-другую боль охватывает все тело, я чую запах собственной горящей плоти, мышцы как будто плавятся и смешиваются с землей. Перед глазами мелькают красные пятна. Парень из Праги отпускает меня, но я не могу пошевелиться. Челюсть вывихнута, и я не уверен, смогу ли произнести хоть звук. Парень из Праги убегает, и Младек роняет шипящую палку рядом с моим лицом. Он не хуже меня понимает, что именно свело нас вместе в этот момент, а значит, нам нечего сказать друг другу. Разинув рот, он таращится на мою ногу.

– Ох, до чего ж здоровенный… Слишком здоровенный…

И он тоже убегает, оставляя меня в одиночестве.

Только чирикающие надо мной птицы знают, сколько времени прошло, прежде чем я снова могу пошевелить руками. Я вонзаю ногти в землю и мох и ползу вперед, пока наконец не начинаю отталкиваться и левой ногой, но все думаю, что с правой – она горит? Отвалилась? Я не осмеливаюсь посмотреть на нее, чтобы узнать правду. Я выползаю из леса обратно на футбольное поле, и вечерняя роса на аккуратно постриженной траве смачивает мои губы. Наконец я снова чувствую правую ногу, и от облегчения меня прошибает холодный пот, но тут-то начинается настоящая боль, обугленные нервы больше не притупляет шоковая анестезия.

Ведьма закопана где-то под горой головешек, а участники праздника теперь напиваются и орут. Я доползаю до самого костра, и только тогда все оборачиваются в мою сторону, бегут ко мне единой волной. При виде моей ноги пани Власкова падает в обморок. Мужчины тянут ко мне руки и поднимают в воздух, кладя на свои широкие плечи. Я закрываю глаза и считаю секунды. Как бы мне хотелось, чтобы сейчас меня нес отец, как бы мне хотелось, чтобы он мог извиниться на всех языках мира.

Через две недели я ковыляю к почтовому ящику и нахожу там письмо от правительства. Пока я отлеживался дома, как велел врач и настояла бабушка, эти маленькие походы за почтой скрашивали мои дни. В конверте стандартного размера лежит сложенная втрое бумага с печатью размером с мой кулак. Закончив читать, дедушка ворчит за столом, а потом смотрит на меня, лежащего на диване. Я закрываю глаза и глубоко дышу, притворяясь спящим. Нога болит и зудит под повязкой, и когда я ее чешу, на пальцах остаются желтые следы антисептика и сукровицы. Я дышу ртом, чтобы не чувствовать запаха лекарств и гноя.

Дедушка встает и подходит к буфету. Вытаскивает серую пластмассовую коробку и ставит ее на стол в гостиной, постоянно косясь на меня. Вынимает из коробки кремневый пистолет, склянку с порохом и мешочек со свинцовыми пулями, соскребает пятнышки ржавчины ногтем и дует в ствол. Потом засовывает пистолет за ремень и закрывает сверху фланелевой рубашкой, а боеприпасы сует в нагрудный карман. Шима изучает его, наклонив голову. Дедушка хватает свою трость и идет по главной дороге к дачным домикам у озера. Стоит ему скрыться из вида, я встаю, слегка похлопываю по ране, чтобы не так сильно зудела, и беру свою трость, которую дедушка вырезал для меня, когда мне было шесть. Бабушка покупает в городе книги и вернется еще не скоро, никто не помешает мне встать с дивана. Когда я выхожу из дома, Шима тихо подвывает. Он никогда не любил оставаться в одиночестве.

Большинство жителей Стршеды утверждают, что дачные домики не относятся к деревне, ведь их владельцы не имеют ничего общего с деревенскими. Дома стоят далеко друг от друга, каждый в окружении пышных деревьев, кустов и огорода. Сейчас их, наверное, не меньше двадцати, все новые семьи приезжают, чтобы насладиться выходными на природе, девочки-подростки загорают у надувных бассейнов, мальчики-подростки сбивают палками яблоки и рыбачат на озере, отцы семейств жарят шашлыки, широко расставив ноги, а матери пьют вино и читают на террасах. Деревенские ребята говорили, что дом Человека-Башмака стоит далеко от остальных, на краю леса, и никто не видит, как он приезжает и уезжает – он вдруг просто появляется, а на следующий день окна закрыты ставнями, тяжелая дубовая дверь на замке. Он не делает в деревне покупок, не ходит в пивную и не прогуливается по главной улице.

Наконец, я догоняю дедушку. Он входит в калитку и топчет переросшую траву на лужайке в палисаднике. Над домом нависает большая вишня, ягоды еще не созрели, но поклеваны птицами и оттягивают ветки. По сравнению с соседними, домик сам по себе скромный – маленький, с крышей из оцинковки, без спутниковой тарелки, террасы, гаража или бассейна – популярных излишеств пражских дачников. Судя по выцветшей краске на дереве и покосившейся каминной трубе, домик стоит здесь уже давно, возможно, десятилетия, но я никогда не видел его во время вылазок на разведку в те времена, когда некоторые из деревенских ребят еще меня терпели. Дом появился передо мной так же внезапно, как Человек-Башмак со своим рюкзаком, словно часть нашей жизни, всегда присутствовавшая, но до сих пор скрытая.

Перед калиткой я останавливаюсь. Возможно, лучше было бы позволить дедушке сделать то, что он задумал. Что такого было в письме, почему он сунул за пояс пистолет? Но если он убьет человека, мы потеряем дедушку. Останемся только мы с бабушкой и Шимой, слишком маленькая семья, ни на что не годящаяся. Нам нужен дедушка. Мне нужны приступы его ночного кашля, чтобы заснуть, нужен мускусный запах его рубашек, чтобы чувствовать себя дома.

Я вхожу в дом, и боль в икре стреляет до колена, а кончики пальцев дрожат. Когда я вхожу, дверь скрипит. Внутри дом так же печален и пуст, как и снаружи – пластмассовый стол в гостиной с пустой бутылкой на нем, печка, потрепанный ковер и кресло слева от меня, на котором сидит дедушка с пистолетом на коленях. Напротив него на уродливом оранжевом диване растянулся Человек-Башмак, накрывшись одеялом. У его ног лежит черная немецкая овчарка, голова на лапах, но уши настороже. Комната такая маленькая, что если я сделаю два шага, то наткнусь на них.

– Якуб, иди домой, – говорит дедушка. – Два раза повторять не буду.

– Нет, – отвечаю я.

– Я