Современная зарубежная фантастика-4 - Тэмсин Мьюир

я раздумываю, стоит ли сесть с ней рядом. И тут торговец переворачивает тележку, булки и специи высыпаются на тротуар. Полицейский бросает свои наггетсы и хватается за дубинку, а торговец выставляет перед собой щипцы.

– Так, садись, делись едой, – говорит женщина. – Будем наслаждаться спектаклем.

– Якуб, – сообщаю я, исполняя приказ.

– Ленка. Спасибо, мне нужно было выпить.

Торговец щелкает на полицейского своими щипцами, как тощей крабьей клешней, и тот пятится, меняя дубинку на электрошокер.

– Вот что бывает, когда заставляешь людей жить ненавистной им жизнью, – замечает Ленка. – У них перещелкивает, и они нападают на тебя с кухонной утварью.

– Откуда знаешь, что его заставили?

– А думаешь, он стал бы жарить свинину в этой ловушке для туристов, если бы имел выбор?

Прибывает подкрепление. Четверо полицейских окружают съехавшего с катушек торговца, держа руки на оружии. Зрители бурлят восторгом. Наконец торговец отшвыривает щипцы и падает на колени прямо в лужу кетчупа и горчицы, погружает в нее руки и что-то рисует, как дитя, играющее с фломастерами. Копы и свидетели неуверенно наблюдают.

– У меня такое чувство, будто это наша вина, – говорю я.

– Возможно, наши запросы поломали человеку жизнь, – отвечает она.

– Должно быть, он давно уже хотел самоликвидироваться подобным образом.

– Я его не виню. Я бы и сама сегодня самоликвидировалась.

– Плохой день на работе?

– Как забавно, – говорит она. – На днях один тип в телевизоре сказал, что безработица делает людей несчастными, они теряют смысл жизни. Он еще говорил, что работа есть источник осмысленного удовольствия. Да кто он такой? Кофе, вот удовольствие. Дынная водка и театр. Просыпаться с волосами любовника во рту. Вот это удовольствия. Вот скажи, если роботы будут выполнять всю нашу работу, по-твоему, мы все погрузимся в депрессию и начнем коллективно самоубиваться? Если все мы сможем заниматься искусством, лазить по горам или погружаться в океаны, все будем богатыми и сытыми, то мир заполонят маньяки, стреляющие друг в друга, потому что их жизнь потеряла смысл? Говорят, достоинство прилагается к деньгам. Значит, человек с приличной работой и хорошей зарплатой должен достичь нирваны. Если верить тому человеку, у меня должно быть достоинство, ведь я отвечаю на звонки на стойке регистрации отеля. Ну и вот она я, несу пьяный бред незнакомцу, а достоинства что-то не видать. Дай-ка сосиску.

Она заправляет волосы за ухо, размазывая по подбородку хрен и черный жир, жует и смотрит на часы.

– Ну, а ты чем занимаешься? – спрашивает она. – Пьешь в шесть, шатаешься без дела по площади.

– Я хочу побольше узнать о твоей теории. Про этот роботизированный коммунизм.

– Дай угадаю. Ты учишься в университете. Ты намерен проанализировать мой бред и связать с теорией. И ты такой чисто выбритый. Вы, студенты, так тщательно бреетесь, хотя ваши кумиры все бородатые!

– Я изучаю астрофизику. Хотя сегодня и не понимаю зачем.

– Хороший день для вопросов, – говорит она и приканчивает сосиску.

Полицейские наконец скрутили торговца и грузят на заднее сиденье автомобиля. Они уезжают, не обращая внимания на перевернутую тележку, и вскоре та становится всего лишь частью вечернего безумия толпы, пешеходы просто обходят ее, не задумываясь, откуда она взялась.

– Я все еще хочу есть, – говорит Ленка.

Я открываю сумку и достаю шницель и самогон Бивоя.

– И пить? – спрашиваю я.

– А ты запасливый.

Мы едим, но я забочусь о том, чтобы хватило и на ужин бабушке. Неон жжет глаза, затмевая мягкую красоту готических уличных ламп. Мы сидим минут двадцать, особо ни о чем не разговаривая, пока я не решаю, что терять мне нечего. Я спрашиваю, можем ли мы увидеться снова, что-нибудь выпить и съесть, потому что шум в голове заглушает все остальное, но ее ответ я слышу совершенно ясно и с удовольствием. Она соглашается выпить кофе в пятницу, и мы расходимся.

В пятницу мы потягиваем капучино на острове Кампа. На следующей неделе едем на Матейскую ярмарку пострелять из лазерных ружей. Она навещает меня каждый день в перерывах между занятиями и приносит штрудель и пиво. Ленка. Имя происходит от Хелены, что означает «факел». Якуб происходит от еврейского «следовать по пятам». Имя обрекает меня до конца дней ходить по земле, привязывает к грязи и мостовым, а ей суждено гореть и подниматься в небеса. Но это не имеет значения. Мы движемся вместе, будто всегда знали, что когда-нибудь окажемся здесь. Мы индивидуалисты, и раз мы решили быть вместе, покинув безопасную колыбель одиночества, это говорит нам все, что нужно знать.

Через три недели после знакомства я рассказываю ей о смерти дедушки, и она настаивает, что я должен увидеть одно важное для нее место. Тайное место, которое может стать важным и для меня.

Когда мы снова встречаемся на нашей скамейке на Вацлавской площади, она курит сигарету. На ней впервые желтое летнее платье с одуванчиками, то самое, которое она наденет в наш последний совместный вечер на Земле. Она не тратит время на приветствия.

– Пошли.

– Куда?

– На луну, конечно. Это учеба сделала тебя таким тупым?

Мы энергично пробираемся через плотное скопление тел, пиная по дороге пакеты с покупками и задевая локтями детские головы. Я слышу позади злобный шепот. Вечерний бриз прямиком с Атлантики, застрявший меж богемских холмов, контрастирует со зноем последних дней. Все сегодня какие-то многослойные, таинственные. Jay Z из бумбокса каких-то отдыхающих брейкдансеров сталкивается с флейтами и кларнетами оркестров, исполняющих кошмарную народную музыку в старомодных пивных. Мы сворачиваем на Провазницкую, и от внезапной тишины у меня едва не лопаются уши.

Ряды многоквартирных домов впереди не тронуты временем, войной и разными режимами. Голубые, коричневые, с полинявшими черепичными крышами, все они набиты битком. Когда-то этими квартирами в Старом городе награждали партийных бонз, теперь они принадлежат согражданам с толстыми кошельками. Я в шести кварталах от квартиры своего детства, обеспеченной верным трудом моего отца.

Ленка ведет меня к желтому зданию, где разом нажимает на кнопки восьми дверных звонков. Мужской голос рявкает «кто?» в домофон. Мы молчим. Она нажимает еще несколько кнопок, пока дверь с жужжанием не открывается, и мы забегаем внутрь.

– Поверить не могу, что это сработало, – говорю я.

– Всегда кто-нибудь кого-нибудь ждет.

Мы поднимаемся по винтовой лестнице, огибая безносого мужчину и женщину с двумя толстыми далматинцами. Мы наверняка показались этим незнакомцам парой. Это открытие ускоряет мои шаги. Ленка ведет меня к себе? Невозможно, иначе у нее бы были ключи. Это ловушка? Она спотыкается об меня, шепотом извиняется, мои пальцы касаются ее голого бедра, и она хватается за меня, чтобы не упасть.