Чудак на холме - Лев Юрьевич Альтмарк

– А что за срочность такая, господин майор? Я же не сижу в рабочее время в кафе и не пью пиво! Могу дать трубку Алексу, он вам скажет то же самое.

– Будто я не знаю, что вы заодно. Как у вас в России говорят: два сапога пара, – шеф всё ещё гневается, но первый пар уже выпущен. – Короче, оставь его обходить дома одного, а сам пулей ко мне. Ты здесь срочно нужен. Есть новая информация по Киеву…

Недобро глянув на профессора Гольдберга, я встаю и одёргиваю рубашку:

– Если, профессор, это всё, что вы хотели сказать, то мы вынуждены откланяться. Надо ехать на службу. Срочно вызывают.

– Что-то случилось?

– Начальство интересуется, куда мы запропастились.

Лёха с сожалением отодвигает недопитый кофе, но печенье всё же суёт в рот и тоже встаёт.

– Кстати, профессор, – спрашиваю напоследок, – вы как-то отслеживаете, что происходит с теми, кого вы возвращаете с того света? Какую-нибудь статистику ведёте?

– А зачем? Всегда есть конкретный заказчик, которому нужен определённый человек. Он мне оплачивает работу и получает то, что заказывал. Дальше уже меня не интересует, что они будут делать и чем займутся. Меньше знаешь, крепче спишь.

– И про «Столыпина» вам ничего не известно?

– Абсолютно. Я даже не знаю, в какой он сейчас стране и жив ли. Он что-то натворил?

– Пока не знаю.

Судьба псевдо-Столыпина профессору, чувствуется, и в самом деле не интересна. И это неудивительно. Он крепко жмёт нам руки и напоминает:

– Мы с вами все вопросы решили, так? Жду вас послезавтра утром с полной информацией по Луи Армстронгу и будем действовать. Договорились?.. А я, пока есть свободное время, послушаю-ка нью-орлеанский джаз, освежу его в памяти…

– Что там у Дрора стряслось? – сращивает меня Лёха, едва выходим на улицу. – Ты так побледнел… Подопечные Гольдберга шалят?

– Говорит, что пришла какая-то новая информация из Киева. Наш «Столыпин» – то сейчас в тамошней психушке. Может, заговорил о чём-то, что поставило киевских СБУшников на уши. В любом случае надо нестись к Дрору и узнавать.

В город мы возвращаемся ещё засветло, но Лёха со мной в полицию не идёт, так как дальновидно подозревает, что в конторе его непременно припашут, и вернуться домой быстро не удастся.

– Будет день, будет пицца, – философски острит он, – мои проблемы подождут и до завтра: мертвецы без нашего профессора не оживут, а живым иногда необходимо отоспаться перед новыми трудовыми буднями.

– Не забудь, что обещал Гольдбергу, – напоминаю я. – Компьютер бьёт копытом…

Мне сейчас немного обидно за то, что я, порядком натерпевшийся за сегодняшний длинный и такой напряжённый день, вынужден топать на ковёр к шефу, а мерзавец Лёха в эти минуты, небось, уже вольготно пристраивает в кресле у телевизора своё обширное брюхо и, раскупорив бутылочку пива, готовится мирно провести вечер. И никакие проблемы его не будут беспокоить, разве что компьютер начнёт барахлить и зависать, когда он сподобится поискать информацию по Луи Армстронгу. Я же сегодня перенервничал в поисках похищенной жены, потом вернул её и вдобавок удостоился без санкции начальства новых полулегальных контактов с профессором Гольдбергом, за что мне вполне конкретно могут намылить шею. А если ещё вспомнить, что передо мной ярко замаячила перспектива очередного посещения того света в самое ближайшее время, то о чём ещё говорить?..

Дрор, как всегда, бессонным египетским сфинксом восседает в своём кабинете и, по всей видимости, о скорой пенсии, про которую так любит всем сообщать, пока не помышляет. Перед ним ноутбук, лысина его сверкает, словно надраенная бархоткой, а мужественный армейский подбородок всем своим видом подчёркивает неиссякаемую энергию и решимость разрулить любую, даже самую неразрешимую задачу, стоящую перед израильской полицией.

– Садись, – коротко приказывает он и снова углубляется в ноутбук.

Видимо, начальство таким образом выражает своё недовольство. Если уж полный игнор нерадивого подчинённого неуместен, то хотя бы следует некоторое время промариновать бедолагу в ожидании грядущего разноса за что-то неведомое. Что ж, подождём, пока обиженный шеф оторвёт свой туманный взор от экрана. Мне торопиться некуда, рабочий день у мня ненормированный, хотя, по всем предположениям, пора бы ему уже и закончиться.

В принципе, до откровенных конфликтов с майором Дрором у меня никогда не доходит, так как я давно уже научился избегать острых тем и без причины не дразню гусей. А ведь именно тем любой начальник и отличается от подчинённого, что всегда способен придумать очередную каверзу, предугадать которую невозможно.

– Значит, так, – Дрор, наконец, удостаивает меня своего внимания, – из Киева пришли нехорошие новости. Я даже представить не могу, что ты там нахимичил…

– Каждый свой шаг я описал в отчёте, – пытаюсь подстелить себе соломки, – чуть ли не по минутам.

Дрор надолго задумывается и, наконец, разводит руками:

– Ничего не понимаю! Кто-то из вас врёт – или ты, или Служба безопасности Украины в полном составе! Мне почему-то кажется, что чаша весов склоняется не в твою сторону.

– Что случилось-то? – начинаю невольно нервничать.

Впрочем, наряду с хорошими качествами есть у Дрора одна гадкая черта – любит изматывать подчинённого своими загадками и намёками, мол, вдруг сознается в своих проколах и наговорит на себя чего-то лишнего. Правда, потом сам же неожиданно выдаёт главное, ради чего затевается эта игра в кошки-мышки. Но я уже прошёл эту экзекуцию не раз – больше не поддаюсь. А раздражаться и нервничать раньше времени – первый шаг к поражению в бесконечных противостояниях начальников и подчинённых.

Независимо разваливаюсь на стуле и начинаю изображать человека кристально честного, но предельно уставшего от тяжёлых полицейских будней.

– Догадываешься, почему я тебя пригласил? – начинает игру Дрор.

– Вы же сообщили, что есть какая-то информация из Киева. Исключительно по этому поводу.

– Есть, и очень неприятная, – майор встаёт из-за стола и, заложив руки за спину, расхаживает по кабинету из угла в угол. – Твой псевдо-Столыпин покончил жизнь самоубийством.

– Ничего себе! – только и ахаю. – Как такое могло случиться? Его держали в закрытом лечебном учреждении, в отдельной камере…

– Это что – тюрьма?

– Нет, психушка. Но как он умудрился наложить на себя руки?

Дрор брезгливо мотает головой и бормочет:

– Попросил бумагу и карандаш, чтобы написать кому-то послание…

– И ему это разрешили?

– СБУ распорядилась, мол, вдруг он в своём письме раскроет какие-нибудь секреты. А он накарябал записку и потом на глазах врача воткнул карандаш себе в глаз.

Я сразу же представил, как несчастный бедолага, в теле которого поселился великий российский государственный деятель, протыкает себя карандашом, и меня передёрнуло от брезгливости:

– Ну и что оказалось