Литания Длинного Солнца - Джин Родман Вулф

– Возможно, сегодня ночью мне, Чистик, придется проникнуть в чужой дом. Надеюсь, до этого не дойдет, но если хозяин не пожелает со мною увидеться либо исполнить волю одного из богов, Иносущего – быть может, ты, Чистик, слышал о таковом, – я постараюсь принудить его к сему.

– И чей же это…

– В разговоре с глазу на глаз я пригрожу ему убийством, если он откажется поступить как угодно богу, но, говоря откровенно, сомневаюсь, что он вообще согласится принять меня.

– Да кто он такой, патера? Кому ты грозить собираешься?

– Чистик, ты куда смотришь, не на меня ли? Так не положено.

– Ладно, теперь смотрю в сторону. Так кто он такой, патера? Чей это дом?

– Об этом тебе, Чистик, знать ни к чему. Будь добр, прости мне сии намерения.

– Боюсь, не смогу, сын мой, – возразил Чистик, очевидно проникшийся духом принятой на себя роли. – Мне нужно знать, кто он такой и чего ради ты затеваешь все это. Возможно, риск вовсе не так серьезен, как тебе кажется, понимаешь? Ну а кому же судить об этом, если не мне?

– Да, тут ты прав, – признал Шелк.

– Теперь-то ясно, отчего ты решил разыскать меня: ведь я смыслю в таких делах лучше кого угодно. Только мне требуются все подробности, и вот почему. Если дело яйца выеденного не стоит, я, тебя выслушав, так скажу: ступай к настоящему авгуру, а обо мне забудь. Дом, понимаешь ли, дому рознь. Что это за дом, где находится, кто в нем хозяин, патера?

– Хозяина зовут Кровь, – ответил Шелк и тут же почувствовал, как напряглись, стиснув его плечо, пальцы Чистика. – Живет он, надо думать, где-то на Палатине… если судить по собственному пневмоглиссеру с наемным пилотом.

Чистик негромко хмыкнул.

– По-моему, человек он опасный, – продолжал Шелк. – Чувствуется в нем что-то этакое…

– Твоя взяла, патера. Грехи я тебе отпущу. Только выкладывай все как есть. Мне нужно знать, что у вас с ним за дела.

– Аюнтамьенто продал этому человеку наш мантейон.

Чистик негромко ахнул.

– Сам понимаешь, прибылей он не приносил никаких. Вообще-то доходы от мантейона должны возмещать затраты на палестру: плата за обучение не покрывает расходов, тем более что большинство родителей с нею надолго запаздывают. Остающегося в идеале должно хватать и на уплату налогов в Хузгадо, но… но наше Окно уже долгое, очень долгое время остается пустым.

– Но у других-то дела, должно быть, обстоят лучше, – предположил Чистик.

– Да, и в некоторых случаях значительно лучше, хотя никто из богов не появлялся в каком-либо из городских Окон уже многие годы.

– Тогда они – то есть тамошние авгуры – могли бы подбросить кое-что и тебе, патера.

Шелк согласно кивнул, вспомнив попрошайнические вылазки в те, состоятельные мантейоны.

– Да, Чистик, они действительно помогали нам время от времени, но, боюсь, Капитул решил положить этому конец. Наш мантейон передали Хузгадо в счет налоговых недоимок, а Аюнтамьенто продал недвижимость этому человеку, Крови. По крайней мере, так выглядит дело на первый взгляд.

– Ну, к часу ростени хошь не хошь, а с кабатчиком расплатись, – дипломатически заметил Чистик.

– Мы нужны людям, Чистик. Всему кварталу нужны. Я надеялся, что ты, может статься… впрочем, не важно. Сегодня ночью я намерен, пусть и вопреки закону, вернуть им наш мантейон – если, конечно, смогу… а ты должен отпустить мне сей грех.

Сидящий на стуле Чистик надолго задумался.

– Вообще-то, патера, у городских властей и дома, и земля на учете, – нарушив молчание, сказал он. – Сходи в Хузгадо, подмажь малость одного из их писарей, он вызовет на стекло номер участка. Я сам не раз так делал. Дежурный писарь назовет и имя покупателя… ну, или того, кто служит ему «ширмой».

– То есть ты предлагаешь убедиться в совершении сделки?

– Точно, патера. Убедись для начала, что ничего не напутал… прежде чем лезть на рожон.

У Шелка словно гора с плеч свалилась.

– Действительно, так и сделаю… если Хузгадо еще открыт.

– Нет, патера, куда там! Они закрываются примерно в тот же час, что и рынок.

Заставить себя продолжить оказалось задачей отнюдь не из легких. Казалось, испуганный разум трепещет, бьется о костяные стены темницы, в которую заключен.

– Тогда делать нечего, придется действовать как задумано. Сегодня же. Впрочем, это, возможно, не тот Кровь, не твой знакомый? Должно быть, такое имя носит великое множество горожан. Мог ли Кровь – тот Кровь, который тебе известен, – купить наш мантейон? Полагаю, он стоит не меньше двадцати тысяч карточек, а то и дороже.

– Десять, – проворчал Чистик. – Десять, от силы двенадцать… только он, скорее всего, получил мантейон, уплатив недоимки. Каков этот Кровь из себя, патера?

– Высокий, грузный. С виду, я бы сказал, сердитый, хотя, возможно, все дело лишь в красноте лица. Что еще? Щеки пухлы… но и скулы под ними, кажется, довольно-таки широки.

– И колец с перстнями куча?

Шелк сдвинул брови, припоминая пухлые, нежные ладони преуспевающего с виду толстяка.

– Да, – подтвердил он. – По крайней мере с полдюжины.

– Пахло от него, не помнишь?

– Ты о неприятном запахе? Нет, определенно нет. Скорее…

– Чем пахло? – досадливо крякнув, уточнил Чистик.

– Понятия не имею, но запах напомнил мне ароматическое масло из лампады у ног Сциллы в нашем мантейоне. Несомненно, ты его тоже помнишь. Густой, приторный, не такой пряный, как аромат ладана.

– Он говорит, это мускусная роза, – сухо заметил Чистик. – А Мускусом зовут одного шпанюка, числящегося у него в подручных.

– То есть это тот самый Кровь, твой знакомый?

– Ага, тот самый. Теперь помолчи минутку, патера. Надо слова припомнить.

Чистик качнулся из стороны в сторону, с жестким, раздражающим скрипом вроде скрежета песчинок на крылокаменных плитах пола почесал массивный подбородок.

– Во искупление задуманного тобой злого дела ты, патера, повинен совершить два или три благих деяния, о которых я тебе расскажу малость позже.

– Слишком уж легкая епитимья, – возразил Шелк.

– Так, патера, давай не будем все до перышка взвешивать: ты же еще не знаешь, что надо будет сделать. Сделаешь, не обманешь?

– Сделаю, Чистик, – смиренно подтвердил Шелк.

– Вот и славно. Главное, не забудь. Ладно, патера, во имя всех богов прощаю и разрешаю тебя от будущего греха. Прощаю во имя Всевеликого Паса. Прощаю во имя Эхидны. Прощаю во имя Сциллы, и Мольпы, и Тартара, и Иеракса, и Фельксиопы, и Фэа, и Сфинги, и всех меньших богов… властью мне данной прощаю и разрешаю тебя от греха.

Шелк начертал в воздухе знак сложения, надеясь, что Чистик также не забудет проделать то же самое над его головой.

Силач неуверенно кашлянул, прочищая горло.

– Ну как? Все правильно вышло?

– Да, – подтвердил Шелк, поднимаясь с колен. – Для мирянина – просто прекрасно.

– Спасибо на добром слове. Теперь насчет Крови.