Литания Длинного Солнца - Джин Родман Вулф

Шелк отряхнул с брючин пыль.

– Вот доберусь до Палатина, а там поспрашиваю у встречных. Надеюсь, ты с Кровью не в особой дружбе?

Чистик отрицательно покачал головой.

– На Палатине его искать без толку. Я был у него раз-другой, и тут дело подходит к первому из благих деяний, которые ты мне только что обещал. Во-первых, ты должен позволить мне отвести тебя туда.

– Ну, если тебя не затруднит…

– Э-э, лохмать его… извиняюсь, патера. Ну да, ясное дело, тащиться туда на ночь глядя – удовольствие так себе, однако, если ты вправду собрался к Крови в гости, без меня тебе не обойтись. Без меня ты просто заблудишься, пока искать будешь, или тебя кто-нибудь узнает – вот тогда выйдет совсем скверно. Но прежде всего надо Крови, как говорится, свистнуть: вон, видишь стекло? Может, он и поговорит с тобой, а если пожелает увидеться, даже сам за тобой человека пришлет.

С этими словами Чистик пересек комнату, хлопнул в ладоши, и из глубин стекла поднялось, всплыло бесцветное лицо смотрителя.

– Мне нужен Кровь, – сказал ему Чистик. – Тот ферт, что выстроил себе шикарное логово обок от старой Палюстрийской дороги. Иди сюда, патера, – велел он, оглянувшись на Шелка. – Иди сюда, встань напротив. Меня им видеть не стоит.

Шелк беспрекословно подошел к стеклу. Разговаривать посредством стекол ему уже доводилось (в покоях прелата схолы имелось такое же), однако отнюдь не часто. Внезапно почувствовав, как пересохло во рту, он машинально облизнул губы.

– Кровь не может ответить, сударь, – равнодушно сообщил смотритель. – Не позвать ли кого-либо другого?

– Мускуса разве что, – решил Шелк, вспомнив упомянутое Чистиком имя.

– В таком случае, сударь, придется пару минут подождать.

– Я подожду, – согласился Шелк.

Стекло померкло, подернулось матовой серой пеленой. Под колени легонько ткнулось сиденье придвинутого Чистиком стула.

– Не желаешь присесть, патера?

– Спасибо, – опустившись на стул, пробормотал Шелк.

– По-моему, спрашивать Мускуса не слишком умно… но ладно. Может, тебе и виднее. Может, ты знаешь, что делаешь.

Шелк, не сводя глаз со стекла, отрицательно покачал головой.

– Ты сказал, он числится у Крови в подручных, и это все, что мне о нем известно.

– Не говори ему, что ты со мной, ладно?

– Ладно.

На этом Чистик умолк. В комнате воцарилось молчание.

«Безмолвие, – подумалось Шелку. – Все равно что безмолвие Окон – судьбоносное, затяжное молчание самих богов».

Действительно, стекло Чистика – как, впрочем, все стекла на свете – очень напоминало Окно, только размер много меньше. Впрочем, что в этом странного? И стекла, и Окна – чудесные творения эпохи Короткого Солнца. Как там говорила о них майтера Мрамор?

Впрочем, и сама майтера, и бессчетные, до поры дремлющие в бездействии солдаты, показанные ему Иносущим, и все подобные им особы, все хемы, прямо ли, косвенно являют собой чудеса непостижимо гениального, вдохновенного Круговорота Короткого Солнца и со временем (вполне вероятно, довольно скоро) исчезнут, уйдут из жизни все до одного. Детей их женщины зачинают все реже и реже, а уж в случае майтеры о детях не приходится и…

Встряхнув плечами, Шелк со всей суровостью напомнил себе, что майтера Мрамор, весьма вероятно, надолго переживет его, что он может погибнуть еще до ростени, если только не сдастся, не пренебрежет наказами Иносущего.

Тут в стекле снова возникло лицо смотрителя.

– Не угодно ли сударю выслушать некоторые рекомендации в ожидании ответа?

– Нет, благодарю тебя.

– Я мог бы слегка, самую чуточку подправить твой нос, сударь, и кое-что сделать касательно куафюры. Уверен, ты сочтешь это весьма интересным.

– Нет, – негромко, словно обращаясь не столько к смотрителю, сколько к себе самому, повторил Шелк. – Мне необходимо подумать.

Серое лицо смотрителя вмиг потемнело. Казалось, пластина стекла исчезла, и Шелк в ужасе поспешил отвести взгляд от глаз собеседника, сверкнувших огнем под копной черных, маслянисто блестящих кудрей.

Подобно пловцу, вынырнувшему из волн и обнаружившему перед глазами нечто неожиданное – к примеру, летнее солнце, облако либо вершину дерева, – Шелк обнаружил, что взгляд его устремлен прямо на лихорадочно-алые, полные, нежные, словно девичьи, губы Мускуса.

Дабы приглушить страх, он велел себе подождать, пока Мускус не подаст голос, однако Мускус молчал, и тогда Шелк, кое-как собравшись с духом, заговорил сам:

– Меня зовут патера Шелк, сын мой.

Тут подбородок его задрожал так, что, прежде чем продолжать, пришлось изо всех сил стиснуть зубы.

– Мой мантейон на Солнечной улице… вернее сказать, мантейон сей уже не мой. По данному поводу мне и необходимо повидаться с Кровью.

Миловидный мальчишка в стекле безмолвствовал и даже не подавал виду, что слушает. Опасаясь вновь напороться на его пламенный, шальной, немигающий взгляд, Шелк оглядел комнату за спиною мальчишки. Краешек гобелена, угол картины, уставленный бутылками стол, пара украшенных тонкой, изящной инкрустацией кресел с мягкими спинками темно-алого бархата и ножками в тон…

– Кровь приобрел наш мантейон в собственность, – пояснил он одному из этих кресел. – Точнее сказать, очевидно, погасил недоимки, после чего ему и передали право собственности. На ребятишках это скажется – хуже некуда. Естественно, и нас очень огорчит, но ребятишек – особенно… если только дело не удастся решить полюбовно. У меня есть несколько предложений, и я хотел бы…

У края стекла возник подошедший к Мускусу штурмовик в серебристых конфликт-латах. Обнаружив, что Мускус едва достает макушкой ему до плеча, Шелк слегка опешил.

– Еще компания у ворот, – доложил штурмовик.

– Уверен, – зачастил Шелк, – ради твоего же блага… то есть ради блага Крови, еще вовсе не поздно достичь какого-нибудь компромисса. Понимаешь, один из богов…

Миловидный мальчишка в стекле рассмеялся, щелкнул пальцами, и стекло потемнело.

IV

С ночной стороны

За город они выбрались довольно поздно. Небесные земли за черной полосой тени сделались столь отчетливыми, яркими, какими Шелк (обыкновенно ложившийся рано, а просыпавшийся с ростенью) их, пожалуй, не видывал никогда. В их дивной красоте тонули все мысли, и Шелк глядел, любовался ими под цокот копыт, позабыв обо всем на свете. Вон безымянные горы, до краев заполняющие необъятными черными тенями нетронутые, неприступные долины… а вон саванна, и степь, и прибрежная равнина, окаймляющая воды озера, наверняка куда глубже, обширнее озера Лимна… и все это высилось куполом в сумрачном небе ночи, залитое сиянием солнца.

Ведя его за собою грязными, не на шутку опасными улочками Орильи, Чистик заметил:

– Ох и чудные же вещи, патера, порой происходят на ночной стороне! Ты о них, надо думать, понятия не имеешь, но уж поверь: слово-лилия.

– Имею, и еще как, – заверил его Шелк. – Не забудь, мне многие исповедуются, а на исповедях чего только не услышишь. По крайней мере, мне довелось выслушать несколько крайне, крайне странных историй, хотя пересказать их я, разумеется, не могу. Но ты-то, должно