Млечный Путь, 21 век, No 1(50) 2025 - Уистен Хью Оден

Валерка с Генкой переглянулись и стремглав побежали к Валеркиному дому.

***

Мать Валеры вернулась из райцентра усталая и зареванная. Сын растопил печь, сварил картошку в мундирах и держал ее до приезда матери в печи, чтобы не остыла. Полез в подпол, достал банку с солеными огурцами и помидорами. Когда Мария Сергеевна увидела на столе тарелки и миску с соленьями, не удержалась, расплакалась. Притянула к себе голову сына и крепко обняла. Валерка стоял, молчал, боялся пошевелиться и не знал что сказать.

- Спасибо, сынок.

- За что, ма? - виновато промычал Валерка.

- За то, что заступаешься за меня. Я же знаю, как ты переживаешь. Я перед тобой очень виновата. Но ведь так трудно было одной, когда с тобой маленьким осталась...

- А что, папка правда на флоте погиб?

Мать тяжело вздохнула.

- Ушел он от нас. Прости, что скрывала правду. Не хотела, чтобы ты чувствовал себя покинутым.

- Ну, ушел и ушел. Что с того? - постарался успокоить мать Валерка, но у самого противно заныло под ложечкой. - Вон у Зинки Пономаревой тоже отца сроду не было, а она такая красавица! Все мальчишки за ней бегают, и из девятого, и из десятого класса, и даже из восьмого!

Зина Пономарева, первая школьная красавица, была единственной дочерью доярки Ефросиньи, нагулявшей дочь от шабашника, приезжавшего расписывать сельский клуб семнадцать лет назад. Все про это знали, но деревенские Фросю уважали, худого слова про нее не говорили. Была она передовиком молочной промышленности, ее фото висело на доске почета в райцентре Ванютино уже который год подряд.

- Ефросинья Михайловна женщина видная, у нее от женихов отбоя не было в молодости. Да и сейчас кузнец Михалыч вздыхает, когда она мимо кузни на работу идет. А Сашка Заболотный подрался как-то из-за нее с приезжим заготовителем, когда тот прямо на ферме стал к ней приставать. А я, сынок, - мать опять тяжело вздохнула, - со своей эмблемой кому нужна?

"Эмблемой" мать называла большое родимое пятно бордового цвета, уродовавшее ее левую щеку и заползавшее на лоб. Что она только ни делала, чтобы от него избавиться, - и чеснок прикладывала, и болиголовом мазала, и даже к знахарке ходила, - ничего не помогало.

- Ну и что, - упрямо не сдавался сын, - прожили бы одни, зачем тебе этот урод сдался, не понимаю.

- Он буянит, только когда выпьет...

- Ага, пьет через день, а на второй - похмеляется. Ма, давай его выгоним, а? Я уже большой, работать пойду. Проживем.

Мать притянула сына к себе, обняла. Он стоял, замерев в неудобной позе, но не смея отстраниться.

- Жалко его, сынок... У него больше никого нет.

- Ну вот, здрасте-пожалста! А тебя кто пожалеет? - От злости Валерка даже поперхнулся и закашлялся. Матери пришлось его постучать ладонью по спине, чтобы он поскорее пришел в себя.

Кашель утих так же внезапно, как и начался. Только стало резко саднить в горле, как будто кто-то прошелся по нему изнутри наждачной бумагой. Валера пошел на кухню и выпил стакан молока, который стоял на столе. Мать знала, что сын, придя домой из школы, обязательно пьет молоко, и заранее доставала его из холодильника, чтобы успело согреться. "Значит, она достала его из холодильника еще утром, когда уезжала", - подумал Валера.

- Как дела в школе? Уроков много задали?

- Я сегодня не ходил. Куда я с таким глазом пойду? Все начнут спрашивать, смеяться. Ну их, не хочу.

И опять мать тяжело вздохнула. От этих ее вздохов у Валерки все внутри цепенело и леденело, как будто его выставили на мороз голышом и к столбу привязали, чтобы не убежал.

Царапанье в горле прошло. Только стоял в нем какой-то комок, который никак не удавалось проглотить до конца. Валера жевал хлеб, пробовал целиком заглатывать большие куски, запивал водой - ничего не помогало. И только когда прижал руки к горлу и постоял так минут десять, закрыв глаза, немного полегчало. Матери ничего не сказал, ей и так досталось. Нечего ее своим горлом беспокоить.

Под вечер заглянул Генка.

- Ты как? В школу завтра собираешься? Я тебе задание по математике и по физике принес.

- Так тебя же на уроках не было.

- Я за ранцем забегал, мне Петька рассказал, что задали. Говорит, Матвей Борисыч про тебя спрашивал.

Валерка насупился.

- Не бросал я его учебник, он сам...

- Кто - сам? Сам Матвей Борисыч выбросил?!

- Да нет же! Учебник сам - как вырвется у него из рук и как отлетит в сторону! Чесс-слово! А этот Потапов из 1-го "Б" глаза вытаращил и побежал кричать, будто я выкинул. Да е-мое, я к нему даже не притрагивался!

- Матвей Борисыч так и сказал. И еще добавил: "Громов, - говорит, - никакой не хулиган, а обладает уникальными способностями. Передайте ему, что я прошу его зайти ко мне после уроков, есть серьезный разговор".

- Так и сказал? - недоверчиво переспросил Валера. - Про уникальные способности?

- Так и сказал, - подтвердил Гена.

На следующее утро, выпросив у матери тональную пудру, Валерка долго стоял у зеркала, пытаясь замазать синяк, который приобрел красивый бордовый оттенок с сиреневым отливом. Замазать не получалось, как он ни старался. К тому же скула под глазом опухла, это никакой пудрой не замажешь. Так и пошел в школу, низко надвинув кепку на глаза.

Все уроки просидел, низко склонив голову над партой. Почему-то никто с ним не заговаривал, только боковым зрением Валера замечал направленные на него украдкой взгляды ребят. Учителя к доске тоже не вызывали. Повезло. А последним уроком была физика.

- Кто отсутствует? - спросил Матвей Борисович, усевшись за свой стол и открыв классный журнал.

- Все присутствуют, Матвей Борисыч! - бодро отрапортовала Машка Иванова, вскочив со своего места. Она сегодня была дежурной.

Громов сидел прямо за ней, низко опустив голову.

- Хорошо. Садись, Иванова.

Тема сегодняшнего урока была "Измерительные приборы". Тема скучная: кто не знает, что длина меряется с помощью линейки, а температура - с помощью термометра? Но Матвей Борисович сумел заинтересовать ребят. Рассказал, как в старину на Руси измеряли длину, когда никаких линеек еще не было. Начал с того, что развернул и повесил на доске такой плакат: