Эволюционер из трущоб. Том 14 - Антон Панарин

и «мужлана» ничего не слышал, а тут увидела меня в новом обличье — и давай глазками стрелять, — с обидой в голосе воскликнул старшина и ухватил меня за плечи. — Сделай меня человеком, я тебя очень прошу.

— Сделаю. Но ты должен понимать, что существует шанс, что тело отторгнет твою душу, и тогда ты попросту погибнешь.

— Ха! Шанс. Если мы не попробуем, то существует стопроцентная вероятность, что я до скончания времён буду сидеть в чёртовой пещере, — усмехнулся Огнёв. — Михаил Константинович, не забывай, что я сапёр. А сапёр, как известно, ошибается лишь один раз. В худшем случае, смогу возродиться в новом мире.

— А ты оптимист, — улыбнулся я. — Кстати, я должен тебя предупредить, что вселившись в тело Пожарского, ты должен будешь вести себя как Пожарский. Иначе тебя очень быстро прикончат.

— Я что, по-твоему, актёр? — возмутился Огнёв.

— Да там ничего сложного. Просто веди себя как высокомерный засранец и вечно подначивай окружающих. Ты точно справишься.

— Говоришь так, будто мне даже не придётся играть высокомерного засранца.

— Конечно не придётся. Ведь ты и есть высокомерный засранец, — засмеялся я. — Вспомни, как ты себя вёл, только появившись в этом мире. «Салабоны! Всех на плацу сгною! Будете зубными щётками парашу драить!»

— Не напоминай, — отмахнулся старшина. — Тогда я был молод и горяч, а после ты немного обломал мне рога, — улыбнувшись, он кивнул. — Хорошо, я согласен на всё, лишь бы вдохнуть свежий воздух и выбраться из этой дыры.

— Эта дыра, вообще-то, часть моей души. Чертоги Разума. Слышал о таком?

— Если так выглядит твоя душа, то ты весьма холодный ублюдок, — хихикнул Огнёв и тут же получил толчок в плечо, от которого даже не сдвинулся с места. Всё-таки неслабо он вымахал.

Я внимательно посмотрел на старшину и спросил серьёзным тоном:

— Уверен, что не пожалеешь?

Огнёв кивнул:

— Константиныч, заканчивай трёп и тащи уже меня в новую тушку. Уж больно хочется покурить махорки, выпить коньяку и ощутить тепло женского тела, а не бескрайний холод Снежаны.

— Тогда приступим.

Вернувшись в реальность, я призвал катар. Влил в него порцию маны, создав тонкое ветряное лезвие, а после рассёк им плоть почившего абсолюта, вырезав на коже десяток рун. В этот момент я ощущал себя мерзко. Почему? Да потому, что в прошлом мире я частенько сталкивался с демонопоклонниками, которые делали то же самое, чтобы впустить в Дремору демонов, предлагая им новые тела.

Но тогда я боролся с ними, нещадно уничтожая. А сейчас уподобился им, правда я не пересаживаю душу демона невинным жителям, а использую пустую оболочку, видимо всё же разница между нами существует.

Алая кровь медленно текла по коже Пожарского, пропитывая его обгоревший разодранный китель. Грудь абсолюта тяжело вздымалась, из лёгких вырывался сдавленный хрип, казалось, что он может помереть в любую секунду. Но кто ж ему позволит?

В следующую секунду я рассёк собственную кисть и призвал перо феникса, которое тут же обмакнул в своюкровь, не обращая внимания на боль. Правая рука с пером феникса уже порхала в воздухе, вырисовывая кровавые руны, а в левую я призвал горсть жемчужин, их энергия потребуется для связывания души Огнёва с телом Пожарского.

Слёзы Мироздания растворились, высвободив чистую синеватую энергию. Ярко сияя, она пульсировала в моей левой ладони. Взмахнув пером феникса, я начертил незримую нить между кровавыми рунами, телом Пожарского и сгустком энергии жемчужин. В голове появился нарастающий гул, а вместе с ним я пропустил через себя воспоминания Пожарского, стирая их из реальности, и воспоминания Огнёва, перенося их в новое тело.

Да, было бы отлично оставить Огнёву воспоминания Пожарского, но это нереально. Сознания совместятся, и на выходе мы получим раздвоение личности. И это в лучшем из случаев. А в худшем — просто сумасшедшего, пускающего слюни и вечно летающего в облаках.

Знаете, что забавно? То, что судьбы Пожарского и Огнёва были похожи. Пожарский потерял всех, кто был ему дорог, и решил больше никого к себе не подпускать.

У Огнёва же была жена и дети, но из-за его службы в горячих точках, жена бросила его, запретив общаться с детьми. Старшина очень страдал, пытался найти утешение в алкоголе, бабах, но только служба помогала ему хоть ненадолго забыть о жене и детях, не желавших с ним общаться. А после эта самая служба его и прикончила, отправив на перерождение.

Два вояки с разбитыми сердцами. Один спасался от одиночества в вечных сражениях, другой — в пьянстве и погоне за девичьими юбками. Я шмыгнул носом, так как вся их печаль сейчас пульсировала в моей груди, нагоняя нечеловеческую тоску. Жаль, что их судьбы сложились именно так. Но пора вернуться к делу.

Руны зависли над безжизненным телом Пожарского, затем начали вращаться, набирая скорость. Символы крутились столь быстро, что со стороны казалось, будто над телом абсолюта возникла кровавая воронка.

— Варись, каша, большая и маленькая. Или как там было? — улыбнулся я, вытирая пот со лба.

Ухватив душу Огнёва, я вытащил его из своих Чертогов Разума. В воздухе над кровавой воронкой материализовался старшина. Он широко открыл рот в беззвучном крике. Очевидно, ему было мучительно больно, но я и не обещал безболезненного перерождения. А нет, глядите-ка, что-то пытается сказать. Вот только я не умею читать по губам, а звука, увы, не слышно.

Руны окутали Огнёва со всех сторон, скрыв из виду, а после резко втянулись в солнечное сплетение Пожарского, забрав вместе с собой старшину. В этот момент тело Пожарского резко вздрогнуло и рывком поднялось со стола. Абсолют подскочил с перекошенным от ужаса лицом и заорал во всё горло:

— Чёртов салабон! Я же сказал, что передумал!

Однако, негодование тут же прошло. Огнёв застыл, широко раскрыв глаза, и с улыбкой посмотрел на свои человеческие руки. Его глаза заблестели. Он подбежал к окну и широко распахнул его. Старшина с шумом вдохнул свежий воздух и рассмеялся, словно умалишённый, вскидывая руки к небу:

— Спасибо, Папа Карло! Я наконец-то стал настоящим мальчиком! Ха-ха-ха!

В этот момент я насторожился. Не поехала ли крыша у старшины. Подойдя ближе, я собирался развернуть его к себе, но Огнёв набросился на меня, крепко обняв.

— Михаил Константиныч! Собака ты бешеная! Люблю тебя всей душой! Спасибо! Спасибо тебе! — лицо его светилось от счастья, в уголках глаз проступили слёзы, но он остался