Совок 15 - Вадим Агарев

Сначала я вытащил из пистолета магазин и выщелкнул из ствола досланный патрон. Не глядя, сунул их в карман брюк. Затем, опасливо косясь на остальной дуэт связанной массовки, начал прилаживать на перекошенный прапорский лик ременную петлю. С петелькой я угадал, её слабины хватило ровно, чтобы втиснуть между верхними и нижними зубами ствол «ТТ». Как и полагается в таких случаях, горизонтальным образом. В мозгу автоматически отметилось, что «ТТ» в этом случае гораздо сподручнее, чем более округлый затвор «ПМ».

Не оставляя без внимания пары зафиксированных военных, я, насколько смог, стянул узел ремня на темечке прапорщика. Поскольку дышать ртом военный толком уже не мог, воздух он гонял через нос. Надрывно и со свистом.

Теперь Лёха намертво стискивал своими зубами ствол «тэтэшника». Из его рта торчала рукоятка и две трети длины пистолетного затвора. Всё ровно так, как и должно быть в таких случаях.

Чтобы начать процесс раскачивания психики их главаря, мне придётся дождаться, когда мой крестник отдышится и немного придёт в себя.

— Слышь, старлей, не заходи слишком далеко, не бери греха на душу! Покалечишь его и что потом делать будешь? — послышалось из дальнего угла, где я оставил старшего бандита, — Ты же пацан еще совсем! Зачем тебе всё это⁈ Ты отпусти нас и я тебе слово даю, мы про тебя забудем! Как есть, начисто забудем! Матерью клянусь!

Голос предводителя шайки военных рэкетиров по-прежнему звучал уверенно. Но всё же что-то в нем поменялось. Наверное, за проведённую ночь в этом погребе он успел, если и не всё, то очень многое переосмыслить. На то он и старшой, чтобы быть на голову умнее своих подручных. Понял сука, что это только по своей юношеской наружности я восхитительно прост и наивен. Не мог он не оценить, с каким оперативным изяществом я вчера их упаковал. Впрочем, у них, у разведчиков, это, кажется, называется военной хитростью. Ну да сути это никак не меняет. Вчера, то есть, еще менее суток назад их банда представляла собой хорошо слаженную боевую тройку, а теперь это всего лишь биомасса потерпевших. Поголовьем в три безответных особи. Продолжающих, правда, питать какие-то иллюзии и на что-то еще надеяться.

— Пасть захлопни, падаль! — в строгом соответствии со сценарием и с ленивым безразличием в голосе окоротил я старшего прапорщика, — Я уже давно зашел за край и мы с тобой оба это понимаем! Или ты тоже, как и Лёха, меня за дегенерата держишь⁈ — хмыкнул я насмешливо, — Ты, правда, думаешь, что сможешь мне мозг засрать до такой степени, что я вас отпущу из этой ямы? Ты, который сапог кирзовый, да еще с пулей в бритой армейской голове? Думаешь, что сможешь засрать мозг мне? Офицеру и далеко не самому глупому следователю⁈

Я видел, что предводитель налётчиков прикладывает максимум усилий, чтобы даже в таком незатейливом положении как-то сохранять покер-фейс. В отличие от него, самый младший соратник по разбою уже не скрывал своих непереносимых страданий. Он тихонько поскуливал в противоположном углу. Оно и немудрено, уж, что такое «ласточка» я знаю не понаслышке. В прошлой жизни, во время обучения в школе милиции преподаватели нас не щадили. И все спецсредства, включая разнообразные способы связывания, наручники, а так же «Черёмуху», заставляли дегустировать на собственной шкуре. Без сострадания и без всякой жалости. Поэтому еще минут десять, ну от силы пятнадцать и самый молодой военно-бандит начнёт громко рыдать. Захлёбываясь соплями. В полный голос и с фонтаном самых настоящих слёз. Потом и остальные к нему присоединятся. Однако, для меня это никакое не решение вопроса. Не они мне нужны, мне нужна полная откровенность их командира. Чтобы, как на исповеди. А для этого придётся всё делать всерьёз и в полном соответствии с регламентом.

— Для начала я сейчас со своим обидчиком пообщаюсь, а ты покамест отдохни! — посоветовал я старшему прапорщику Савватееву, — И помни, что с тобой, Николай Иванович, я гораздо обстоятельнее беседовать буду! Так обстоятельно, что говно из тебя само собой полезет! — ободряюще улыбнулся я бригадиру стяжателей. — Ты не захочешь, а оно полезет!

Маловероятно, что улыбка моя выглядела искренней, но сейчас это и не важно. Тут главное, чтобы разрабатываемый объект видел и верил, что я действую без нервического надрыва, и без неконтролируемой юношеской истерики. Что бесчеловечное злодейство, которое я сейчас вершу, является для меня не праздником чикатилинской души, а обычной рабочей рутиной.

Скосив глаза на притихшего и пучащего глаза прапорщика Лаптева, я с глубочайшим удовлетворением отметил, что тот пришел в себя и полностью готов к доверительному общению. Хотя, после исполнения задуманной мной процедуры, общаться ему со мной будет затруднительно.

Стоило мне шагнуть к скрюченному Лёхе и он тут же задёргался. Ровно настолько, насколько позволяла всё та же «ласточка». Совсем с небольшой амплитудой. В глазах его я отчетливо увидел ужас. Только ужас и безысходность приведённой на убой скотины. Как ни старался Алексей, но вытолкнуть из своего рта «ТТ» он так и не смог. В эту самую секунду я окончательно понял, что приём интенсивного дознания, который я избрал для него, ему тоже известен. Значит, это придумано гораздо раньше, чем во времена моей первой молодости. Не исключено, что и СМЕРШ, и НКВД в своё время так же активно применяли эту методу.

Снова пришлось успокаивать Алексея рантом ботинка. Пнул я его на этот раз по бедру. Чтобы на пару секунд отвлечь от хаотичного мотания головой. Этого мне хватило, чтобы присесть на корточки и ухватиться за торчащую из Лёхиного рта рукоятку пистолета.

Теперь прапорщик Лаптев был в полной и безраздельной моей власти. Мне предстояло самое неприятное и я повторно обругал себя матерно относительно ушных затычек. Но тут же вспомнил, что при данной процедуре хруст сокрушаемых зубов воспринимается не только ушами. Не в меньшей степени я его почувствую собственной рукой через железо.

Не медля больше ни секунды, я с усилием и очень медленно провернул «ТТ» на пятнадцать минут вправо. Зубовный хруст и звериное мычание наложились друг на друга одновременно. Любитель бить ментов по голове попытался было вывернуть шею и хоть как-то скомпенсировать зубодробительный проворот. Но в этом своём манёвре преуспел он мало. Пролежав связанным «ласточкой» минут двадцать, любой, даже самый крепкий мужик, руками и ногами перестаёт владеть. Начисто перестаёт. Они неизбежно затекают. Но при всём этом, нестерпимая боль в них присутствует. И с каждой последующей секундой только нарастает.