Самайн у ведьмы пограничья - Уоллис Кинни

Я с вопросительным взглядом поворачиваюсь к Грейс. Она пожимает плечами.

– Технически он прав.

– Что ж, тогда это решает проблему. Мы будем участвовать в конкурсе, – заявляет Мэтью.

Я быстро поворачиваюсь к нему и молю:

– Нет, давай не будем. Я все равно увижу Уин в свой день рождения в эту субботу. Тогда обо всем и спрошу.

Мэтью энергично качает головой.

– Нет, ты заслуживаешь ответов сейчас. – Стиснув зубы, он оттаскивает меня от столика Грейс. – Мне бы очень хотелось устроить этой женщине особенно отвратительную ночь, – тихо признается Мэтью.

Мы проходим мимо группки девочек-подростков, убеждающих одну из своих подруг отправиться на прогулку с привидениями.

– Не трать свою магию или эмоции на Грейс. Она по жизни та еще заноза. Тут не было ничего личного, – убеждаю я.

Он кивает, но продолжает быстро шагать, держа меня за руку и увлекая за собой. Я крепко сжимаю его ладонь, чтобы не упасть. Наконец мы приближаемся к сцене.

– Так, так, так, – приветствует нас Джек. – Собираетесь попытать счастья?

– Только если есть место, – говорю я, когда Мэтью наконец отпускает меня. А сама молюсь о том, чтобы все семь тыкв были заняты.

– Вы как раз вовремя, осталось два места, – отвечает Джек, и его счастливый голос разносится по сцене.

– Ой. Разве мы не можем работать вместе? – спрашиваю я, нервно оглядываясь на Мэтью. Чтобы иметь хоть малейший шанс на удачу, мне понадобится напарник.

Джек качает головой.

– Никаких команд. Извините!

Ну и черт с тобой.

– Думаю, я подожду до субботы, – смеюсь я. Но Мэтью качает головой с хитрой улыбкой на лице.

– Не волнуйся. Это означает, что у нас в два раза больше шансов на победу, чем у всех остальных.

– Ты перестанешь так думать, когда увидишь мои ужасные способности к карвингу, – бормочу я. Они с Джеком вдвоем смеются.

Билли и несколько других работников собирают зрителей для конкурса. Остальные участники взбираются на сцену, разглядывая предложенные нам тыквы. Мэтью запрыгивает на платформу и протягивает мне руку. Я берусь за его ладонь, а он хватает меня за талию и одним махом поднимает на сцену. Я впечатлена его удивительной силой.

– Ты в порядке? – тихо спрашивает Мэтью, изучая мое лицо, на котором, я уверена, отражается весь мой дискомфорт: большая толпа, что глазеет на меня, соревнования и вырезание тыквы. Как будто все мои детские кошмары собрались воедино.

Но я ничего ему об этом не говорю. Просто киваю и пытаюсь дышать.

Он стоит так близко ко мне, что мой нос наполняется пряным ароматом. Корица и дождь. Я расслабляюсь. На миг Мэтью успокаивающе проводит рукой вверх и вниз по моему плечу, и тело под свитером нагревается от его прикосновения. Все мысли о состязаниях, магии теней и таинственных книгах начинают выветриваться из моей головы. Мэтью встречается со мной взглядом. Я крепче цепляюсь за него. Но так же быстро он отстраняется, и мне вдруг недостает тяжести его руки на моей.

– Ты великолепно справишься, – уверяет Мэтью, ведя меня через сцену. Мы вместе идем к столам с тыквами. Все семь идентичны по цвету, размеру и структуре. Конечно же, это неслучайно. Не удивлюсь, если Уинифред заставила Ребекку специально их вырастить.

Сцена уже почти заполнена. Я поражена, кто стоит здесь вместе с нами. Очевидно, что это не простой конкурс по вырезанию тыквы. Обычно приходят только зеваки, которые желают повеселиться и показать себя, а сегодня тут члены городского совета, ведущий местных новостей и даже кандидатка в мэры. Последняя кротко улыбается мне, поймав мой взгляд. Интересно, что она надеется попросить у Уинифред?

Два последних свободных столика находятся на противоположных концах сцены, и мне становится еще страшнее. Я направляюсь навстречу неизбежному, но Мэтью останавливает меня и с улыбкой поворачивается к кандидатке в мэры, которая стоит рядом с одним из пустых столиков.

– Не могли бы вы поменяться с нами? – спрашивает он ее. Его голос становится ровным, дружелюбным, с едва заметной хрипотцой. Он не предлагает ей никакого обоснования или объяснения. Я почти смеюсь над его наивностью. Но, к моему изумлению, она улыбается Мэтью и покидает свой столик ради другого в дальнем конце сцены.

Он поворачивается и, подметив мою реакцию, самодовольно подмигивает мне, приглашая занять место рядом с ним. Я едва слышу Джека, который объявляет толпе, что конкурс начался. Над головой начинает играть жутковатая музыка, зрители переговариваются между собой, а конкурсанты берутся за инструменты.

Я поворачиваюсь спиной к толпе, делая вид, что разглядываю свою тыкву, но кровь приливает к голове, когда мне вдруг приходит неприятная мысль.

– Ты только что применил к ней принуждение? – шиплю я на Мэтью. Он не первый раз использовал при мне запретную магию. Но впервые применил ее против другого человека.

Если Мэтью и оскорблен вопросом, то никак этого не показывает. Но я слышу его тихий смешок, когда он вертит тыкву в руках, проверяя, нет ли изъянов.

– Ну правда, Кейт, брось шутки, – шепчет он в ответ.

– А никто и не шутит, – парирую я. – Эта женщина уже несколько месяцев выступает на местных дебатах с отвратительной грязной рекламой против своих оппонентов. Сговорчивость – это явно не про нее.

Мэтью раздраженно закатывает глаза и пытается защититься:

– Я не могу принуждать живых людей. Тебе когда-нибудь приходила в голову мысль, что я просто обладаю природным обаянием?

– Нет, – прямо отвечаю я спустя несколько секунд, прекрасно понимая, что вру. Мэтью снова хихикает, но больше ничего не говорит.

Теперь я всерьез рассматриваю свою тыкву. С облегчением замечаю длинный шрам вокруг плодоножки. Верхушка уже срезана, и, к моей радости, когда я открываю тыкву, выясняется, что вся мякоть и семена удалены. Это не повлияет на мой окончательный результат, но, по крайней мере, мне не придется по локти увязать в оранжевой тягучей слизи.

Звуки фестиваля возвращаются ко мне. Солнце садится, и в холодном воздухе разливается теплое сияние. Из лабиринта доносятся крики, а вечерний ветерок разносит аромат сливочной помадки, сидра и сена. Мэтью и пятеро других участников усердно работают над своими фонарями. У меня же горит затылок от смущения. Интересно, не удивляется ли кто-нибудь девушке, совершенно неподвижно стоящей в конце сцены?

Стараясь не слишком задумываться, беру один из нескольких зазубренных инструментов, лежащих рядом с моей тыквой. Ищу самое плоское место, надеясь немного облегчить себе задачу, но плод идеально круглый, словно сошел прямиком из сборника сказок.

Я вонзаю острый инструмент в бок тыквы и начинаю пилить, пытаясь наметить первый глаз фонаря. То, что я задумала как треугольник, в итоге получается кривобоким унылым параллелограммом. Я стараюсь не паниковать и пытаюсь скопировать ту же форму для второго глаза.

И в итоге трачу на это слишком много времени. Когда я заканчиваю с глазами, пятнадцать минут из отведенного нам получаса истекли, а у меня лишь две очень странные продолговатые дырочки прямо в центре тыквы. Стиснув зубы, я продолжаю работать. Единственное, что удерживает меня от бегства со сцены, – это надежда, что в жилах Мэтью течет хоть капля художественных способностей. В противном случае не вижу смысла проходить через все это унижение.

Раз или два я поглядываю на его работу краем глаза. Он начал создавать прекрасную лесную сцену по всему периметру своего фонаря. Деревья тянутся по ней единой лентой. Он сосредоточенно работает над чем-то, чего я не вижу, но мое настроение улучшается. Я улыбаюсь, даже когда моя рука соскальзывает и я случайно оставляю огромный порез на губе своей тыквы. С человеческими ранами я управляюсь куда как глаже. С другой стороны, с людьми вообще гораздо легче иметь дело, чем с тыквами.

Жжение на моей шее становится все сильнее. То, что я списывала на обычное смущение, оказалось чем-то большим. Я бросаю резьбу и оборачиваюсь, ища источник ощущения. Глаза невольно устремляются на фермерский дом. На окно на втором этаже. Оно затемнено, но я внезапно понимаю, что за нами наблюдают. Уинифред