Сумрачный гений князя Андрея - Августин Ангелов

Генерал граф Воронцов в своем победном донесении императору не скупился на похвалы «гению князя Андрея и его чудесным машинам», напрямую связав победу с их применением. Этот отчет стал той самой дубиной, которая проломила стену молчания и интриг вокруг новинок. Игнорировать успех, принесший империи реальную военную победу, было уже невозможно. Солдаты, участвовавшие в том сражении, становились живыми легендами, с восторгом рассказывавшими о новейшей дальнобойной пушке, заряжаемой с казны, о минометах и огнеметах, уничтожающих противника десятками, и о «летучем корабле» князя Андрея с его страшными зажигательными бомбами, начиненными таким горючим составом, который прожигал насквозь даже кости. Общественное мнение, еще недавно сомневавшееся, окончательно качнулось в сторону прогресса.

Император Александр I, получив донесение графа Воронцова, был вынужден реагировать. Военный успех стал для него высшим аргументом. Военный министр Аракчеев, всегда ставивший во главу угла эффективность, теперь уже не советовал государю медлить. Высочайшим указом князю Андрею возвращалось покровительство в деле развития воздухоплавания и паровых технологий. Ему выделялись значительные государственные средства и предписывалось начать немедленное строительство опытной железнодорожной ветки между Петербургом и Царским Селом, а также возобновить работы по созданию паровых кораблей. Паровой фрегат «Победоносец» наконец-то был принят на вооружение и зачислен в состав военного флота.

Казалось, враги были повержены. Голицын и Ростопчин на время затаились. Но, Андрей уже понимал: одна битва выиграна, но война за будущее только начинается. Он получил карт-бланш, но теперь на его плечи ложилась колоссальная ответственность за реализацию всех этих грандиозных проектов.

Вернувшись в Петербург с триумфом и высочайшим одобрением, князь Андрей погрузился в работу с головой. Дни его были расписаны по часам: совещания в Адмиралтействе по чертежам новых паровых фрегатов, переговоры с инженерами и поставщиками металла для Царскосельской железной дороги, бесконечные отчеты для вновь учрежденного Промышленного комитета, который теперь, после Высочайшего повеления, заработал с поразительной эффективностью.

Именно на одном из бесчисленных светских раутов, обязательных для привлечения инвестиций и поддержки, он снова увидел Наташу Ростову. Она вернулась из деревни повзрослевшей, но не утратившей своего пылкого внутреннего огня. Траур по старому графу Ростову сменился неярким, но элегантным платьем, а в глазах читалась не детская восторженность, а сложная смесь печали, опыта и жажды жизни. Она была не та девочка, что восхищалась лунной ночью в Отрадном. Она уже стала молодой женщиной, познавшей горе и ошибки, и это новое качество делало ее невероятно притягательной в глазах Андрея.

Их встреча была мимолетной. Обмен любезностями, легкий намек на прошлое, вспыхнувшая, как спичка, улыбка Наташи — и вот уже ее уводил под руку новый кавалер. Но, этого оказалось достаточно. Образ ее, — трепетный, живой, выбивающийся из сухой расчетливости его нынешнего существования, — вонзился Андрею в сердце, как заноза.

Он пытался сопротивляться. Гнал от себя мысли о любви, убеждая себя, что ему не до глупостей, что на его плечах лежит будущее Отечества. Он заключал сделки, подписывал контракты, его паровоз «Святогор» успешно провел первый пробный рейс по участку пути из Петербурга в Царское Село под восхищенные аплодисменты придворных. Но даже в этот момент триумфа его взгляд невольно искал в толпе ее лицо.

Наташа, сама того не ведая, стала для него воплощением той самой жизни, за которую он боролся. Не абстрактного «прогресса», а простых, человеческих радостей: тепла, любви, искренности. Все, что он делал, — пароходы, дирижабли, пушки, — было холодным металлом. Она же была душой.

Именно в этот момент его старые противники, Голицын и Ростопчин, изменили тактику. Прямо выступать против «сумрачного гения чудаковатого князя» после его военного успеха было самоубийственно. Но они нашли новое оружие. И оружием этим стала Наташа. Через придворных сплетниц, близких к ее матери, граф Ростопчин пустил ядовитый слух: «Милость государя вскружила голову князю Андрею. Вот и возомнил он о себе слишком много. Считает, что законы и приличия для него не писаны. Теперь он зарится на самое святое — на честь знатных девиц. Бедная графиня Ростова, едва оправившись от потери отца, может опозориться из-за его навязчивого внимания. Ведь всем известно, что он давно живет с любовницей-иностранкой, которая значительно старше него».

Слухи ползли, как гадюки по салонам и гостиным. Андрей, поглощенный работой, узнал о них последним. Пьер, хмурый и разгневанный, принес ему эту весть.

— Они играют грязно, Андрей, — сказал граф, с силой сжимая свою массивную трость. — Они не могут победить наши паровые машины, поэтому они бьют сейчас по твоей репутации, по самым личным, самым болезненным струнам. Они хотят представить тебя не гением, а развратным циником, использующим свою славу для собственных утех.

Андрей почувствовал, как знакомый холодный гнев сковывает его изнутри. Он был готов к открытой борьбе, к техническим спорам и экономическим дискуссиям в министерствах и комитетах. Но эта подлая атака из-за угла через светские сплетни, затрагивающая его личную жизнь, вызвала в нем ярость.

В тот же вечер он поехал к Ростовым. Его визит был подобен грому среди ясного неба. Графиня-мать встретила его с ледяной вежливостью, Соня смотрела испуганно. Наташа же, смущенная и вспыхнувшая, не знала, куда девать глаза. И тогда князь Андрей, всегда такой сдержанный и расчетливый, совершил нечто совершенно безумное и непрактичное. Он не стал оправдываться. Он не стал отрицать слухи. Глядя в глаза графине, а затем переведя взгляд на Наташу, он сказал твердо и ясно:

— Графиня, ко мне пристали гнусные сплетни. Я не стану их опровергать. Вместо этого я буду просить вашего разрешения просить руки вашей дочери. Мои намерения честны и серьезны. Я прошу времени, чтобы все устроить должным образом.

В гостиной воцарилась мертвая тишина. Этот прямой маневр, лишенный всяческой дипломатии и такта, оказался ошеломляюще эффективен. Графиня онемела. Сплетни — это одно, а официальное предложение любимой дочери от героя дня, любимца императора — совсем другое. Отказать столь знаменитому князю сейчас значило бы не просто обидеть его, а нанести прямое оскорбление, выставив себя в дурном свете.

Получив сбивчивое и растерянное: «Мы подумаем», Андрей удалился. Он вышел на улицу, чувствуя не облегчение, а тяжесть нового, совершенно непредвиденного фронта работ. Он только что добровольно взвалил на себя еще один грандиозный проект, анонсировав собственную неожиданную женитьбу.

Теперь его враги получили именно то, чего хотели: его внимание снова было расколото между Иржиной и Наташей. Каждый его шаг, каждый взгляд в сторону Наташи тут же становился предметом пересудов и сплетен за спиной Иржины. И его душевные силы, которые должны были уходить на строительство железных дорог и кораблей, теперь тратились