Газлайтер. Том 37 - Григорий Володин

Гумалин кивает, а когда королева уходит, толкает локтем Шипуна:

— Красный, такая милашка, а уже хитрющая, как шеф.

* * *

Мы с Красивой и Машей останавливаемся неподалёку, в тени старых деревьев. Пахнет мхом и луговыми цветами. Красивая ловко, почти беззвучно ловит зайца, одним движением когтей разделывает тушку и уже через несколько минут мясо потрескивает на костре, который разжег я щелчком пальцев. Пламя бросает отблески на её полосатые плечи, и тигриные глаза кажутся янтарными.

Рядом, на поляне, пасётся минотавр. Пыхтиш жует траву, как домашний бык, время от времени косо поглядывая на нас, будто не понимая почему мы предпочитаем такой сочной осоке какого-то жареного зайца.

Я, наевшись, усмехаюсь:

— Значит, Диана опять хочет переговоров? Опять с сюрпризом?

Красивая фыркает, отмахивается хвостом и отвечает без особого уважения:

— Я знаю свою прапрабабку. Она не рискнёт больше обманывать тебя, Данила. Слишком напугана за свой остров. Диана — большая трусиха и не станет снова рисковать Покровом Гестии. Только он может защитить Темискиру от дампиров.

Маша, задумчиво глядя на тлеющие угли, замечает:

— Красивая, раз ты потомок Дианы, то тоже владеешь Даром Одарения? Может, ты не слабее её? Просто не применяешь его всерьёз.

Красивая качает головой:

— Мне хватает когтей и клыков. В детстве я Одарила себя оборотничеством и больше ничего не хочу.

Привирает тигрица, привирает. Я-то вижу, что у неё как минимум ещё два Дара, но не хочет раскрывать карты — то и ладно. Красивая — верный союзник, и мне этого достаточно.

Я возвращаю разговор к зеленоволосой полубогине:

— Что Диана делала все эти тысячелетия на Темискире? Почему боится показывать остров?

Красивая хмурится, смотрит куда-то в сторону моря, где сквозь листву виднеется светлая полоска прибоя.

— Потому что слишком долго его создавала.

— Темискиру? — уточняю

— Не только остров, — говорит она. — Диана вырастила здесь второе Световое дерево. Первое, если помнишь, уничтожил Багровый Властелин своей Бездной. А второе она создала уже здесь и так им дорожит, что возненавидела всех мужчин и решила закрыться от мира. Амазонки ей нужны лишь, чтобы кто-то приглядывал за Деревом. Вот она им мозги и промыла своими мужененавистническими взглядами. Бедные девочки, — вздыхает тигрица.

Я киваю. Световое дерево — это еще одна интересная загадка. Стоило бы взглянуть на него лично. Все же это дерево Диана выращивала не одну сотню лет, а она действительно мастерица-садовод. Взять хотя бы Молодильный Сад, полный чудес. Интересно. Очень.

Но дворец Дианы пока далеко, а ближайшая цель куда ближе. На переговоры, конечно, я схожу — но прежде стоит разобраться, кто такие эти дампиры, что ломятся сюда. У их расы любопытная стихия тумана. Мне бы пригодилась в Легионе.

Ломтик все время следит за берегом одним глазом, поэтому от меня не утаивается как к безлюдному берегу пригоняет лодку, в которой сидят силуэты в туманных доспехах.

— К амазонкам пожаловали еще гости, — улыбаюсь я. — Надо бы с ними пообщаться.

Красивая вскидывает голову, тигриные уши дёргаются и, не дожидаясь приказа, вскакивает на все четыре лапы, готовая к марш-броску. Её хвост ритмично бьёт по траве. Оборотница никогда не избегает драки — наоборот, бежит к ней на всех порах. Я взбираюсь на минотавра. Пыхтиш хрипло фыркает, распрямляется, черные копыта гулко бьют по земле. Маша устраивается позади, держится за меня, активировав ледяной доспех.

Красивая бежит рядом. На солнце её полосы вспыхивают, как отполированный чёрный агат, и даже минотавр старается ненароком не притереться боком к этой когтистой молнии. Мы выходим из леса и спускаемся по склону к берегу. Солёный ветер бьёт в лицо. На песке уже выстроились дампиры. Серые доспехи сотканы из тумана, многие держат копья, и все они поворачивают головы в нашу сторону, когда я, спрыгнув с Пыхтиша, выхожу на открытое место.

Я шагаю расслабленно. Под ногами хрустит песок. Красивая мягко ступает рядом, её хвост скользит по земле, как змея. Маша спешивается следом, держится позади — не вмешивается, пока не поступило моего приказа.

Я останавливаюсь в десяти шагах от предводителя дампиров — широкоплечего воина в туманном доспехе. То, что он главный, видно сразу: остальные то и дело оборачиваются на него, ожидая приказа.

Улыбаюсь, сам не надевая доспех:

— Привет, судари.

Самый широкий из дампиров, в туманном доспехе, хмыкает. Шлем струится как плотная густая дымка, и голос раздаётся приглушённо, как будто через толстую ткань:

— Мужчина на бабской земле? Что еще за новости? Ты — раб Дианы?

Я пожимаю плечами:

— Я тоже тут гость, как и вы. И на меня уже охотились амазонки. Нам есть о чём переговорить.

Он хрипло усмехается, голос как скрежет металла:

— Поговорить хочешь⁈ Хах! Смертный, я — генерал короля Морвейна. И ты осмеливаешься говорить со мной как с равным, жалкий бидон крови?

Он резко оказывается рядом, переместившись с нечеловеческой скоростью. Конечно, я уловил перемещение, но не подал виду. Генерал оказывается выше меня почти на полголовы, хотя мой рост выше среднего. Туманный шлем словно тает, и передо мной появляется бледное, клыкастое лицо; дампир оскаливается:

— Я выпью тебя до дна за такую дерзость, кусок мяса!

Он резко рвётся вперёд, клыки направлены в моё плечо — нападение чистой, грязной ярости. Но в миллиметре от кожи он застывает: в его лоб вонзается пси-пуля размером с бабочку. Генерал даже не успевает выдохнуть, как пси-конструкт ныряет ему в голову.

Я говорю, покачав головой:

— Очень глупо — снимать стихийный доспех перед телепатом.

Внешне не видно сияющий псионический конструкт, но достается генералу крепко. Я уже в его голове. Взламываю ментальный щит, и тело дампира повинуется моей воле: рука останавливается, спина выпрямляется. Вокруг нас замыкается кольцо: другие дампиры почуяли неладно, увидев пустые глаза своего старшего.

— Верни нам нашего генерала! — рычит один из них, взмахивая копьем.

— Он самый сильный из вас, не так ли, — не спрашиваю, а констатирую. Удивительно, что они не побежали прочь. Ведь шансы у них нулевые.

— Смертный! Мы отпустим тебя и твоих женщин, если ты вернёшь нам генерала! — кричит другой, в голосе — растерянность. Молодой, видимо, и не понимает, что когда ты говоришь таким слабым, неуверенным голосом, то с тобой никто не будет договариваться — просто незачем. — Ты можешь идти!

Я удивляюсь:

— Зачем