Современная зарубежная фантастика-4 - Тэмсин Мьюир

судьбу рядом с тем, кто лгал всем и обо всем. Ианта, снова ударившая в спину своего рыцаря. Ианта, которая, когда мир пришел в равновесие, протянула руку и надавила на чашу весов с надписью ЗЛО. Она исчезла из виду, ее скрыла вода. Языки отпрянули, зубы сжались, закрывая огромную голодную пустоту.

А потом давление схватило тебя, и твоя грудь сжалась.

* * *

Харрохак, ты знала, что, когда тонешь, вся жизнь вспыхивает перед глазами? Когда я умирала, захватив тебя с собой – надолго ли мне удалось сберечь твою жизнь, часа на два? – я не знала, увижу ли я обе наши жизни. В конце всего выяснилось, что мы остались вдвоем, переплетясь, как всегда и было. Грань между нами размылась, как будто вода смыла чернильные контуры. Сплавленная сталь. Смешанная кровь. Харрохак-и-Гидеон. Гидеон-и-Харрохак. Наконец-то.

Но когда все почернело и я умерла во второй раз, я тебя не увидела. Я не увидела даже себя. А увидела я яркий солнечный свет и размытую фигуру, расплывающуюся по краям. Сначала мне показалось, что это женщина – женщина с мертвыми глазами и серым лицом, таким прекрасным, что оно почти пересекло эту грань и стало отвратительным, женщина с моими глазами, потемневшими в смерти, и волосами, повисшими мокрыми тяжелыми прядями. С усталым возмущением я поняла, что в конце времен, после всего, что мне пришлось пережить, после последнего слова, последнего удара, последней капли крови в воде, твоя тупая мертвая девка пришла забрать тебя.

Она сказала чужим, неправильным голосом:

– Начинай качать. Я знаю, что у нее раздроблена грудина, не обращай внимания. Мы должны ее запустить. По моей команде.

Руки нажали. Мы умерли.

53

Полчаса назад

– Ты уверена, – сказала Харрохак.

– Конечно нет, – ответила Дульси Септимус, – но я некромант Седьмого дома… или была им при жизни. Абигейл не могла почувствовать то, что почувствовала я, когда мы обе выглянули наружу. Я не эксперт в области призраков, но я кое-что знаю об управлении другими. Твоим телом никто не завладел, Харроу, но что-то тут есть. И это не фрагмент и не призрак, и совсем не похоже на Спящую.

Голубые глаза внимательно смотрели на нее, а она невидящим взором уставилась на стены лаборатории: они прогибались, потому что весь замок наверху рушился, аккуратно уничтожая сам себя. Складывался и менялся, как будто его сжали в гигантском кулаке.

Проломы в стенах и разрывы в перегородках тоже изменились – изменились уже знакомым образом. Теперь за ними виднелась не тьма, а белое и твердое отсутствие пространства и времени, которое она уже видела в другом пузыре. Бесцветная рана бездны, граница ее разума, ее возможностей в Реке.

– Это может ничего не значить, – сказала Дульси.

Харрохак зачем-то спросила:

– Зачем ты мне это рассказала?

И снова грустная улыбка, похожая на тень прежней радости.

– Потому что я хотела, чтобы ты знала правду, – сказала мертвая дочь Седьмого дома, – всю неприкрытую непричесанную правду. Истину без прикрас, как она есть. Мы с Палом всегда были фанатиками в этом смысле. Я столько лгала в своей жизни, Харрохак, и я не хочу возвращаться в Реку, совершив убийство ложью во благо. Пойми меня, я делаю это ради себя. Но я хочу, чтобы ты знала.

Посмотрев в лицо Харроу и увидев, как оно изменилось, она добавила:

– Прости.

– Есть кое-какая разница между обрывком бальной карточки, – сказала Харроу Нонагесимус, – и последним танцем.

Еще один коридор сложился. Вход в «Санитайзер» деформировался, потолок наклонился под опасным углом, раздался громкий треск. Крышу разорвало, огромный кусок плитки рухнул прямо рядом с ними. Харрохак шарахнулась под защиту саркофага, и измученный, с горящими глазами призрак послал ей воздушный поцелуй и исчез под грудой искореженного металла. Вспыхнуло слабое голубое сияние.

Сердце Харроу колотилось с невероятной силой. Она понимала, что это происходит не на самом деле, что это ее сон и что биение сердца – всего лишь очередная шутка подсознания. Но все-таки оно билось и билось быстро и сильно.

– Ну уж нет, – сказала она вслух, – пора валить отсюда.

Она встала перед саркофагом Спящей, собрала белые мягкие прорехи в одну и проткнула пузырь. Внутрь хлынула Река.

Она обрушилась на нее, легкая и незаметная, как обрывки паутины. Вода хлестала в белые дыры, страшно ревела: кровавая солоноватая вода, текущая только в Реке. Ее подбросило вверх струей ледяной воды и гнили, но не подбросило, она снова спускалась по длинному черному коридору.

И опять тонула в соленой воде. Руки Гидеон крепко держали ее. Они оказались в бассейне дома Ханаанского, и ее рыцарь сунула ее под воду. Харроу инстинктивно задержала дыхание, хотя на самом деле была совершенно спокойна. Ей казалось, что утопление – смерть куда более безобидная, чем она заслуживает. А уж смерть в объятиях Гидеон казалась совершенно логичной. Она чувствовала, как пальцы Гидеон впиваются ей в поясницу, как надувается рубашка, всплывая, и как они вдвоем погружаются на дно.

Голова Харроу приподнялась над водой. Тонкая корочка льда треснула, когда Харроу всплыла, тяжело дыша. Кожа горела от холода. От ее движений по темной беспокойной воде побежала рябь, но мелкие волны по-прежнему накатывали на неровный берег. Высоко над головой скалистые своды пещеры светились мрачными звездами люминесцентных червей, вспыхивающих и гаснущих. Они все были зомби, призраками и наблюдателями, обреченными вечно обитать в Запертой гробнице. Харроу оказалась дома.

Харроу бросилась не к берегу, а к острову посередине, к черному мавзолею из стекла и льда, молча стоявшему посреди моря мертвых червей. Она выбралась на берег и растянулась на земле, дрожа, наполовину закоченев и постепенно согреваясь – тем странным жаром, что предвещал смерть от гипотермии. И все же Харроу не чувствовала боли, она ничего не чувствовала, кроме долгожданного счастья от возвращения домой, того мелкого, странного и очень приятного удовольствия, какое испытываешь, вдруг обнаружив горячо любимую в прошлом книжку или другую реликвию детства.

Встрепенувшись, она заставила свою застывающую плоть встать. Она прошла между колоннами, как в детстве, повторила путь, которым не раз ходила во сне. Она устала сильнее, чем замерзла, в голове поселилась мягкая тяжелая усталость, как после долгого бодрствования без сна, после целого дня работы без единого перерыва. Она вошла в мавзолей и подошла к самой Гробнице.

Цепи были разбиты и вырваны из камня. Лед полз по стенам пустого алтаря. На ложе из стекла и льда, на каменной подушке, в месте последнего упокоения единственной любви Харроу, покоился меч.

Двуручный меч, который валялся на дне