Башня времен. Заброска в советское детство - Анджей Б.

Акула сидел теперь в кресле и неприязненно, почти что ненавидяще смотрел на экранного человека. Человек тоже смотрел с экрана, но смотрел он не на бунтаря в дорогом пиджаке, а смотрел он сразу на всех.

— Спасибо, — мягко произнёс телевизионный человек.

Был он, кстати говоря, тоже в пиджаке, но насколько дорогом, то кто уже его знает.

— Это академик Капица, что ли? — прошептал вдруг лысый Фёдор. — Из передачи «Очевидное невероятное».

— Он не академик, — шепнул в ответ Костя. — То отец его был…

— Да тихо вы, ну вас на хер! — грымнул Акула, срывая недавнюю свою злость на ком придётся.

А изображение на экране двинулось, камера отъехала, и стало видно, что человек-Капица сидит в кресле, слегка даже в нём откинувшись. Кресло у него было, конечно, не такое, как у них здесь, оно было больше похоже на домашнее.

— Сегодня мы поговорим на такую тему, как путешествия во времени, — добродушно произнёс очевидный и невероятный телевизионный учёный, поведя перед собой расставленными в стороны руками. — Многие писатели, как зарубежные, так и отечественные, не обошли эту тему стороной. Даже такая литературная величина, как Михаил Афанасьевич Булгаков, в своей пусть и не самой известной пьесе «Иван Васильевич»…

Вообще Жека книги читал и фантастику вполне уважал, хотя в последнее время попадалась ему в этом жанре всё больше или какая-то мутная заумь, или совсем бессовестная халтура. И он бы с удовольствием послушал, что рассказывает с экрана приятный этот мягкий дядька, хоть тот был и не академик. Тем более тема его выступления оказалась вон какой актуальной. Но, видать, не для того дядька тут в Башне рассказывал, чтобы Жека его слушал, а с целями несколько другими. Так что Жека, заметив напоследок, что такой он вовсе не один, откровенно закунял носом, а потом довольно быстро уронил беспомощную свою голову на грудь.

Жека уронил голову на грудь — и оказался в других местах.

***

Туманы в этом непонятном месте наползали друг на друга так же, как и в прошлый раз, через асфальт торчала из знакомых трещин бледная трава. Колыхалась вокруг тишина, разбавляемая время от времени смутными вздохами неизвестной большой реки. А вот усатый в пиджаке как-то смутно изменился, и Жека всё не мог уловить, что в его собеседнике стало другим. И решил: да и хрен с ним — может, подстригся.

Они куда-то шли, и Жека Барсуков ёжился от висящей в воздухе прохладной влаги.

— Для первого раза нормально, — хвалил Жеку усатый, — хоть и долго ты там проваландался.

Жеке хотелось высказаться, объяснить, что он думает о таких заданиях — не высказал, оставил при себе.

— Новая миссия будет, пожалуй, попроще, — сообщил собеседник.

— Спасти СССР? — не сдержался всё-таки Жека.

— СССР? — Усатый моргнул. — Нет, мы здесь спасать СССР точно не будем. У нас другие задачи. Да это и невозможно, я же, вроде, объяснял.

Он пропустил Жеку вперёд, обходя широкую лужу, где в застывшей воде отражались чёрные лапы деревьев.

— Да и то, — продолжил человек с усами, — в некотором роде ты уже это сделал, спас Союз, пусть и аллегорически — если понимаешь, о чём я говорю. Когда не дал вульгарной торговой бабе разрушить союз Гены Баранова и его прекрасной жены, учительницы истории, умницы, поэтессы.

Жека задумался, усмехнулся невесело.

— Инженер и учительница-поэтесса, да уж. Как же они девяностые переживут… Вернее, пережили… Пережили же?

Туман медленно перетекал через дорогу, вблизи прозрачный, дальше — мутный, непроницаемый.

— Как, как, — сказал усатый, помолчав и как будто вглядываясь в какие-то неведомые пространства. — Хреново, как и почти все тогда. Одно время, года два, прямо вообще хреново было. Потом знакомые подтянули Гену компьютеры паять и другое всякое электронное. Торговали, жена с дочкой подключились, пришлось себя пересилить, не без того. Встали тогда на ноги, другим много помогали…

Он махнул рукой.

— Ладно. Давай-ка лучше к делу. Теперешнее твоё задание вот такое. Нужно помочь Воробью возвратить то, что у него украли.

Жека не стал переспрашивать, какому ещё Воробью — кто такой Воробей, он прекрасно знал. А что там у него украли, то, видать, придётся разбираться уже на месте.

Только тут Жека вспомнил, каким способом здесь принято запуливать людей в прошлое. Усатый задумчиво смотрел куда-то мимо Жеки и пожёвывал губами. Он коротко кивнул, и позади них раздался деловитый шорох. Жека запоздало обернулся — да, пионер-переросток был уже там. Всё случилось в мгновенье ока: ходячий этот монумент сделал движение, и его музыкальный инвентарь обрушился на Жеку всей своей бетонной мощью.

Глава 10

Солнце висело в самом зените. Это было не то, курортное солнце, жгучее и неумеренное — нет, сдержанное и щадящее светило средних широт. Но запросто обгорали и под таким, облазили по два-три раза за лето.

Сейчас от солнца голову закрывали ветви с шелестящими листьями. Эти деревья росли здесь повсюду, даже у Жеки возле двора высились два большущих. Жека никогда не знал, как они называются, и только недавно заинтересовался — оказалось, ясени. Я спросил у ясеня…

— Блин, отец меня убьёт, — друг-Воробей ничего не спрашивал у ясеня, он плакал навзрыд, и слёзы бежали по его веснушчатому лицу быстрыми ручьями.

Воробей, Серёга Воробьёв, товарищ детства, лучший Жекин друг. Вместе в детсаду, потом десять лет в школе (сначала Воробья определили в класс Б, но его пробивной отец сходил к директору, и на следующий день, почему-то прямо посреди урока, волочащего по полу ранец Воробья привели в правильный класс А, и Жека Барсуков радостно замахал ему со своей второй парты).

По окончании школы оба поступили в институты: Жека, не долго думая, в местный, куда поступить было проще, а умный Воробей смог пройти конкурс в солидный вуз в соседнем облцентре. Он жил там в общаге и при любой возможности прыгал в плацкарту и мчался в родные края, где был Жека и вся компания, девчонки и много чего ещё.