Ленька-карьерист - Виктор Коллингвуд

нему только что заходил. Он говорит, из дома даже не выходил. Утром, когда он собрался идти, на улице уже была какая-то суматоха. Какие-то люди с плакатами, крики. Он, как человек опытный, понял, что это — оппозиция, троцкисты. И решил не соваться. А потом, говорит, и вовсе милиция с гэпэушниками нагрянула, начали всех хватать. Так он и просидел весь день дома, от греха подальше.

Лида слушала, и ее сердце сжималось от дурного предчувствия. Она еще не понимала всего ужаса ситуации, но чувствовала, что случилось что-то плохое.

— Так значит, Леня… он мог просто… не дойти? — спросила она.

— Похоже на то, — вздохнул Бочаров. — Застрял где-то. Может, к друзьям зашел, загулял. Молодо-зелено.

Но Лида знала, что это не так. Леня не мог «загулять». Он был для этого слишком серьезен, слишком целеустремлен.

— Я должна его найти! — сказала она.

— И где же ты его искать будешь, в этой Москве? — пожал плечами Бочаров.

Но Лида уже не слушала.

Первым делом она пошла в общежитие. Опросила вахтеров, узнала, где он жил и нашла его комнату. Но соседи по комнате только развели руками: не видели, не знают и вообще давно съехал. Она не знала, что с ним. Может, его сбила машина? Может, он попал в какую-то пьяную драку? Она обошла все больницы, все морги. Везде ей отвечали одно и то же: «Брежнев, Леонид Ильич, не поступал».

На третий день, отчаявшаяся, она снова пришла к Бочарову.

— Его нигде нет, — сказала она глухим, безжизненным голосом.

Бочаров посмотрел на ее измученное, бледное лицо, и в его суровых глазах промелькнуло сочувствие. Он понял, что дело серьезнее, чем он изначально думал. Да и действительно — непохоже на Брежнева, чтобы вот так он вдруг пропал!

— Ладно, — сказал он. — Хватит слезы лить — будем действовать. Есть одно место, куда я еще не звонил. Место, куда попадают те, кто оказывается не в то время и не в том месте.

Он поднял трубку телефона.

— Соедините меня с внутренней тюрьмой на Лубянке. Справочную.

Лида не поняла, о чем он говорит. Но от этих слов, от этого названия — Лубянка — у нее по спине пробежал ледяной холодок. Она почувствовала, что случилась беда.

Вечером он вновь вызвал Лиду к себе в кабинет. Бочаров был бледен и выглядел уставшим.

— Нашел, — сказал он коротко.

— Где он? Что с ним? — бросилась к нему Лида.

— Он там, — Бочаров произнес слово «там» таким тоном, что Лиде сразу же стало помятно: «там» — это отнюдь не в санатории ВЦСПС. — В политизоляторе. Задержан во время антипартийной демонстрации.

— Но он же не троцкист! — воскликнула она. — Он же по вашему заданию шел!

— Я-то это знаю, — вздохнул Бочаров. — Да только у них другое мнение. Я только что говорил со следователем, который ведет его дело. Он говорит, что Брежнев подозревается не просто в участии, а в активной троцкистской деятельности.

— Но на каком основании⁈ — в отчаянии спросила Лида.

Бочаров посмотрел на нее тяжелым, мрачным взглядом.

— На основании показаний свидетеля. Секретаря институтской ячейки, товарища Ланского.

Глава 8

Бочаров рассказал Лиде о своем разговоре со следователем. О том, как Ланской, «выгораживая» Брежнева, на самом деле утопил, рассказав о его выступлении на собрании с Троцким.

— Вот оно что… — прошептала Лида. — С ним сводят счеты!

— Похоже на то, — кивнул Бочаров. — И теперь положение у Брежнева — хуже некуда. Он в их лапах. А они умеют развязывать языки. Если он, под давлением, оговорит себя или кого-то еще — пиши пропало.

Он замолчал, потом ударил кулаком по столу.

— Нет! Не бывать этому! Я его оттуда вытащу! Единственный наш шанс, — сказал парторг, и глаза его грозно блеснули, — это доказать, что Ланской врет. Что Леня на том собрании не поддерживал Троцкого, а, наоборот, спорил с ним. Нам нужны свидетели. Люди, которые были там и слышали его выступление. Если мы их найдем, если они дадут показания, то вместе с моим словом, словом секретаря парткома, это может сработать. Мы сможем доказать, что это — не троцкизм, а провокация.

— Я найду их! — воскликнула Лида. — Я всех найду! Я обойду все общежития, все факультеты!

— Вот и действуй, — кивнул Бочаров. — А я пока попробую еще раз дозвониться до следователя. Время дорого. Не дать им его сломать!

* * *

Я лежал на нарах, вслушиваясь в тюремную тишину, и пытался собраться с мыслями. Прошло несколько дней, или, может, целая вечность. Время здесь текло по своим, особым законам. Допросы прекратились, меня оставили одного. И это было, пожалуй, страшнее всего — страшнее побоев, страшнее угроз. Эта тишина, эта неизвестность давили, как могильная плита.

Они ждут, когда я «созрею». Когда сломаюсь, когда буду готов подписать все, что они мне подсунут.

И вот, однажды ночью, я услышал то, чего так боялся. Скрежет ключа в замке.

— Брежнев! На выход! С вещами!

Сердце ухнуло куда-то вниз. С вещами. Это могло означать только одно. Этап. В лагерь. Или… или к стенке.

Меня снова повели по темным, гулким коридорам. Я шел, и мысленно прощался с жизнью. Готовился к худшему.

Но меня привели не в подвал, а в тот же самый, знакомый до боли, кабинет следователя.

Я вошел и замер.

За столом сидел все тот же следователь в форме ОГПУ. Но рядом с ним, в кресле для посетителей, сидел Бочаров, секретарь нашего парткома.

Он посмотрел на меня своим суровым, непроницаемым взглядом и ничего не сказал. Но в самой его позе, в том, как он сидел — прямо, не сгибаясь — чувствовалась какая-то скрытая сила, уверенность.

— Садись, Брежнев, — сказал следователь. Его голос был таким же ровным, безразличным, но в нем уже не было уже привычной издевательской нотки.

Я сел, внутренне приготовившись к новому допросу.

— Итак, — начал следователь, заглядывая в бумаги, что лежали перед ним на столе. — Давай еще раз, по порядку, и без выдумок. Май этого года. Собрание в МВТУ с участием гражданина Троцкого. Что ты там делал?

Мысленно вздохнув, в который уже раз я рассказал, что пошел туда, чтобы послушать, понять аргументы оппозиции. О том, как Троцкий