Муля не нервируй… Книга 7 - А. Фонд

свитерки, точнее, кофточки, но на трёх пуговичках (не знаю, как оно у баб называется) и такие же шапочки с большими пушистыми помпончиками. Отрадно, шапочки были ярко-жёлтого цвета. И когда ребята их надели, то стали похожи на стайку цыплят. Также мы закупились для них всяким бельишком. А ещё для Анфиски прикупили фланелевое платьишко, а для Лёшки ещё кое-какую одежду на переодевание. Вера справедливо рассудила, что иметь в таком возрасте только один комплект одежды — это чревато.

И я был солидарен.

Дети при этих бесконечных примерках были очень спокойными, вели себя хорошо — не баловались и не шалили, как обычные дети их возраста. Наоборот, они чинно стояли или сидели, в зависимости от того, что им велели делать в данный момент. Мы, конечно, с ними разговаривали больше с помощью жестов, но, тем не менее, они уже кое-как начинали нас понимать. Дети вообще в этом возрасте быстро учатся. Хорошо, что в гостинице была уважаемая Евдокия Елистратовна, которая знала якутский. Вот она детям и объяснила, что они сейчас пойдут в магазин выбирать одежду и надо слушаться дядю Мулю и тётю Веру. Хоть я и считался им братом, но почему-то Евдокия Елистратовна назвала меня дядей Мулей. Ну, я был не в претензии: дядя Муля так дядя Муля, — потом попозже разберёмся.

После того, как мы выбрали одежду, настал черёд чемоданов. Ведь куда-то же нужно было всё это складывать.

— Так! Нам туда! — сказала Вера и устремилась в очередной отдел.

Со вздохом мы с детьми последовали за нею.

Если я думал, что Вера, затарившись для детей одеждой первой необходимости, на этом успокоится, то я глубоко ошибался. После покупки чемоданов мы вернулись опять в отдел с одеждой. За одним платьишком для Анфисы пошло второе, потом Вера обнаружила какой-то необыкновенный вязаный костюмчик, юбочку с каким-то карманчиком и рюшами. Я в этих детских шмотках совершенно не разбираюсь, тем более для девочек. Затем она увидела какие-то изумительные шортики для Лёши.

Шортики, на мой взгляд, были самые что ни на есть обычные, ярко-оранжевые, в коричневые какие-то то ли мишки, то ли атрофированные зайчики. И, мало того, эти шорты ещё имели лямки, которые застёгивались перехлёстом через плечи. Я вот вообще не представляю, куда можно ходить в таких шортах. И главное — зачем? Но Вера, как их увидела, буквально засветилась от счастья и сразу же отложила эти шорты, чтобы купить.

Она сразу же захотела купить ещё какие-то почти такие же шорты, но с ёлочками на карманах. Повезло, что там был лимит — одни шорты в одни руки. Она пыталась пристроить и меня, чтобы одни — в её руки, одни — в мои, но непоколебимая продавщица сразу смекнула, что мы пришли все вместе, и решила, что мы муж и жена. Поэтому она сказала категорическим тоном, что нам положены только одни шорты!

Ну, я сразу же согласился, и когда Вера начала пытаться раздуть скандал, я заступился за продавщицу и сказал, что нельзя быть такой по-мещански жадной. Вера вспыхнула, фыркнула, ответила мне что-то язвительное, но затем её взгляд упал на полки, где была детская одежда для девочек: какие-то вроде как сарафанчики. Глаза её вспыхнули инфернальным светом, а из ушей пошёл дым. Углядев какой-то абсолютно чудесный зелёный сарафанчик, она устремилась туда, совершенно забыв обо всём на свете.

Буквально через несколько минут она вытащила какую-то жуткую жуть с кружавчиками и рюшиками, а ещё с помпончиками и воланчиками. Я как взглянул на этот ужас, у меня аж круги перед глазами пошли. Но Вера безжалостно отложила это тоже.

В результате, после всех её выбранных шмоток, я шёл за ней, гружённый, как верблюд. Нет, денег мне было совершенно не жаль, но я абсолютно не понимал, зачем здесь скупать полмагазина для детей, если мы приедем в Москву и там я их одену в нормальные импортные одёжки. Тем более, тащить это всё до Москвы мне не представлялось возможности. Я и так не понимал, как все эти тюки со шкурами и мехами я дотащу до Москвы. А ведь ещё есть золотишко и скоро будут алмазы!

Но Вера посмотрела на меня скептически и сказала:

— Вот что ты кривишься, Муля! У тебя уже и так столько багажа, что ой… На один тюк будет больше — ничего страшного. Если ты не захочешь, я сама понесу.

На эти слова мне сказать в ответ было нечего, поэтому я постарался подавить мучительный вздох и отправился за ней дальше.

Наконец, мы дошли до последнего отдела — с игрушками. Вот здесь меня удивляет советский маркетинг: если в том, моём прошлом мире игрушки ставили практически перед каждым отделом, потому что пока ребёнка дотащишь до той одежды, что надо, или там до тетрадей, то он увидит все эти яркие игрушки, и двадцать пять раз с помощью истерик и нехитрых детских манипуляций обязательно заставит родителей их купить. Здесь же игрушки были в самом тёмном, в самом дальнем углу, причём даже освещение там было не настолько яркое, как в предыдущих.

Я тогда этому сильно удивился, но потом я увидел сами игрушки и они меня очень «порадовали», в кавычках. Для мальчиков были металлические машинки. Я вспомнил, в наше время ходила ехидная поговорка о том, что, мол, он такой несчастный, потому что игрушки в детстве у него были железные… и я понял, что народное вот такое вот творчество возникло отнюдь не на пустом месте. Да даже посмотреть на эти машинки нельзя было без слёз: два каких-то несчастных грузовичка и один трактор, все металлическое, блёклое. Тащить этот кошмар на себе я вообще не представлял как, да и у ребёнка руки отвалятся.

Но Лёша, когда увидел это, у него глаза стали по пять копеек. Да, дети хоть и были голубоглазыми, но при этом разрез глаз у них всё равно был восточный, азиатский. И глаза сами по себе были не столь большими, как у европоидов. Но когда Лёша увидел машинку, его глаза стали огромными-огромными и круглыми-круглыми, как у Шрека.

Он смотрел на эти машинки, у него аж губы задрожали. Но при этом следует отметить, он не просил меня купить их, видимо, не приучены они были выпрашивать.

Я вздохнул и понял, что эти машинки придётся мне всё-таки тащить в Москву на себе.

— Ты хочешь это? — хорошо, что продавщица понимала якутский, и она перевела всё по-якутски.

Мальчик засмущался и отошёл