Изъ Москвы с любовью (том 2) - Сергей Анатольевич Кусков

Никому ничего не хотелось говорить — просто сел, так и держа девочку на руках. Аллу посадили рядом.

Целительница пришла в себя быстро. Приподнялась и глубоко вздохнула:

— Ну пи… Пец!

— А то! — согласился я, глядя на гладь Оки.

Народ, видя, что халявное зрелище заканчивается, начал расходиться.

— Алл, как ты? Всё нормально? — спросила Маша.

Целительница страдальчески скривилась. Ей реально было плохо. И имя этому «плохо» — бессилие, что хуже любой тошноты и головной боли. Я не чувствовал в ней никакой магии, то есть той фоновой силы, которую подсознательно в общении с одарёнными всегда ощущаешь. Рядом с мамой, например, я испытываю чувство опасности и одновременно защищённости — она тот ещё монстр. Что-то подобное ощущал рядом с Шуйской — но без защищённости. Даже в Гайке, пока путешествовали по магазину, что-то было, что заставляло подбирать в общении выражения и не троллить девчонку напропалую — в общении с одарёнными такое может оказаться чревато. С Сусловой, старшей боярыней, ощущал опасность, но другого рода — одарённая она слабая, просто хитрая — но и это ощущалось! То есть подсознательно магию мы, живые существа, чувствуем, как та корова на бойне в Сходне, просто не всегда отдаём себе в этом отчёт. Так вот сейчас Алла была пуста! Совсем пуста! Ничего от горделивой самки богомола, с которой мы общались, когда я валялся в палате кремлёвской больницы, не осталось, и от этого тоже, если честно, было не по себе.

— Саш, едем назад, в приют, — скомандовала вдруг бывшая самка богомола после недолгих раздумий.

— Да? — поднял я удивлённые глаза. — Но ведь… Ты же справилась.

— Именно. Но если приступ начнётся снова… — Она криво улыбнулась. — Я не смогу больше ничего сделать. Нужны медикаменты, а у меня их нет.

— Она пустая, Саш, выложилась на всю, — попыталась объяснить Маша. — Тебе сложно понять, ты мужчина, но… В общем, она теперь день-два вообще ничего не сможет. Это называется «перегрев». Так можно перегореть настолько, что вообще потерять дар. Ну, или потерять на время, иногда долгое. Я встречала такое — ничего хорошего.

— Ты же говорила про сутки? — нахмурился я, переводя глаза на целительницу.

— Это если воздействие плановое, — ответила та. — А я сейчас тушила пожар. Убирала спазмы и всё такое. Саш, я выложилась так, что дня три ничего не смогу. Не обижайся, но в этой ситуации лучше отвезти её под присмотр медиков. У них лекарства, они знают, что надо делать. Скажи спасибо, что нам вообще её при таких вводных дали — я бы на месте администрации рисковать не стала. Я-то знаю, что я — целитель, но они — нет. Так что не надо бога гневить — поехали. В другой раз погуляем.

— Я не против, надо — так надо, — согласился я и поднялся, снова беря девочку на руки. — Донесу! — бросил Маше, которая хотела перехватить. — Помоги Алле.

— Да я уже в себя пришла, сама дойду… — Наш куратор встала, и, пошатываясь, но не отказываясь и опираясь на Машкину руку, двинулась следом.

Ксюша пришла в себя в машине, после чего расплакалась, а после сидела насупившись — как будто чувствовала вину.

— Ты не виновата. Это болезнь такая, негодная! — Я пытался её успокаивать, гладил по голове, но получалось плохо. — Мы сейчас поедем искать тебе доктора. Хорошего доктора, который тебя вылечит. Алла хорошая, тоже доктор, но она не справиться — нужен доктор лучше.

— Вы меня плавда забелёте? — выдохнуло это чудо.

— Конечно, милая! Как же мы такую умницу и красавицу оставим? Только ты пойми, нам тебя просто так не отдадут, нам нужно документы собрать. А после заберём.

Обняла меня. Так и доехали.

— Нет, я купировала приступ, сделала что смогла… — Это Алла объяснялась с медсестрой. Та качалаголовой, глаза в ужасе — представила, что было б, не будь Алла целителем. Ибо в случае приступа надо колоть девочке противсудорожные, или как там они называются, а никто такие препараты нам с собой бы не дал. Чёртова коррупция, нам сыграла в плюс, а ей, простой сестричке, могло от этого прилететь.

В общем, по территории нам погулять таки разрешили, но за территорию больше ни ногой. Что мы и сделали, сев на лавочке недалеко от спортплощадки.

Дети уже вернулись со школы — а их тут, оказывается, много! Толпа детворы всех возрастов бегала, прыгала, орала, играла в догонялки и прочие детские забавы по всей видимой территории, но на площадке концентрация была выше. Я смотрел на детвору и думал, как устроена жизнь. Вот ведь не поверю, что в этом мире, мире сердобольных женщин, мало людей, кто может взять себе на воспитание кого-то из этих ангелочков. А они все ангелочки, даже если обличье демоническое. Ладно долбанный мир Альтер-эго: там рулит капитализм, целесообразность, хомо хоминис люпус эст. Здесь всё иначе, и дети возведены чуть ли не в культ, ибо не каждому дано родить нормально, классическим способом. Но приюты не просто есть — их много, и с наполняемостью всё хорошо! Почему нет госпрограммы поддержки того, чтобы сирот разбирали по домам активисты? Или она есть, эта программа, просто не работает? Наверняка что-то подобное пытались сделать. Почему же тогда ЭТО существует?

— Эй, парень, иди сюда? — позвал я вставшего недалеко мальчика лет восьми-девяти. На правой ноге от колена и ниже у него была загнутая металлическая полоса протеза. При этом ходил и бегал он, словно не замечая этого, будто нога настоящая, и никакого дискомфорта не чувствовал.

— Чё? — подошёл тот и уставился, насупившись, словно дикобраз. Глядел исподлобья, косил взглядом на Аллу с Машей, которые прекратили разговаривать и уставились на нас, и на сидящую рядом с ними в каталке Ксюшу.

— Здарова, бро! — попытался я его расположить. — Я — Саня. — Протянул руку. Тот с опаской, но пожал её и в свою очередь представился:

— Шустрый.

— Это погремуха твоя? Погоняло для своих?

— Ну, типа. — Парень шмыгнул носом. В голосе его было столько пафоса и «взрослости», что хотелось рассмеяться. Но смеяться нельзя — обижу.

— Слышь, Шустрый, а как ты к царицам относишься? — спросил я с улыбкой и на всякий случай подмигнул.

— Это к каким царицам? — недоумённое выражение собеседника, за которым пряталась растерянность и настороженность, опаска.

— Ну, к Ирине Первой, например? — Я вытащил из кармана красную десятирублёвую купюру — то, что урвал себе «на оперативные расходы» из общака. Алла не моя долбанутая семейка, деньги не зажимает. Хотя, не свои же… Но и для семьи это не то, что «не