Изъ Москвы с любовью (том 2) - Сергей Анатольевич Кусков

я бы даже сказал долговязая, под метр девяносто ростом. Волосы тёмно-тёмно русые, взгляд надменный. Подняла глаза от бумаг, в которых что-то читала, делая ручкой пометки, уставилась на нас, как на говно, чем сразу не расположила к себе. Но мы на её территории, а не наоборот, я мысленно засунул язык в задницу, остальное потом.

— Слушаю вас? Чем могу помочь? — Голос в отличие от вида приятный. Куда более приятный, чем ожидался. Профессиональный?

— Здравствуйте. — Алла вышла вперёд. — Мы хотим увидеть дочь маминой сослуживицы. Мы не родственники по крови, но, боюсь, единственные, кто остался у девочки. Все остальные от неё отказались.

— О ком речь? — нахмурилась директриса и указала нам на стулья перед её столом.

— Ксения Братиславская, — произнёс я, присаживаясь, подавая остальным пример.

Снова брови вниз, но, к чести этой стервы, она сразу поняла, о ком речь.

— Да-да, конечно. Очень сложный случай. Вы не знаете, её мама… Уже? Нам такие вещи не сообщают. Не поймите неправильно, ни на что не намекаю, но ситуация с девочкой… Не стандартная. В статусе сироты ей будет проще найти новую семью, или хотя бы попытаться поставить её на программу… Чтобы её попытались вылечить. А пока мама жива, это как-то…

— А это реально, вылечить её? — в упор задал я главный для себя вопрос.

— На всё воля божья, — пожала плечами директор, и я понял, что она чего-то не договаривает. И даже догадывался, чего. — Документы, пожалуйста. В смысле, ваши.

— Я уже показала на охране. — Алла вытащила и протянула полученный для операции паспорт.

— Это для охраны. А это для регистрации. Вы же хотите погулять с ребёнком?

— А это возможно? — загорелись глаза у Маши.

— По территории — без ограничений. У нас есть сад. Выходит к небольшому пруду, детям там нравится. Если же хотите в город… — Вздох. — Это сложнее, но решаемо.

— Можем мы пока просто посмотреть на неё, а насчёт города… Скажем после? — осторожно подошла к вопросу «старшая сестрёнка», и, наверное, подход правильный.

— Конечно. — Селектор. — Галочка, отведи господ в пятый бокс.

И никаких тебе вопросов «где служили, какие взаимоотношения», и всё такое. М-да.

— Бокс? — нахмурилась Маша. Впрочем, мы все нахмурились от этого слова.

— Да. У неё периодически случаются припадки. Мы не можем это контролировать. После них помещаем девочку в бокс лазарета. К сожалению, припадки всё чаще, последний был вчера вечером.

— Хорошо, пойдёмте, — поднялась со стула Алла. Настроение опустилось ещё ниже.

Что могу сказать… Разрухи нет. Память Альтер-эго навязчиво крутила перед глазами образ полного трындеца, озаглавленного мысленно «интернат в лихие девяностые». В отличие от той нерадостной картины, тут было сухо, светло, уютно. Да, зданию требовался ремонт, но скорее косметический, аварийным оно не было. Мебель простая, незамысловатая, но крепкая и надёжная, пусть и не красивая — дома я б такую держать не стал. Да, местами фирмы «Шарп», в смысле обшарпанная, но это ж дети её так убивают, не сама, и тут второй момент: убивать — убивают, но никак не убьют, то есть вещи архикачественные. То есть нельзя назвать приют адовым местом, не так это. А ещё сами дети. Боялся, что увижу что-то удручающее в их взглядах, какую-то обречённость, но нет — дети есть дети, бегали, прыгали, играли. Очень не понравилась их одежда — совершенно одинаковые рубашки, штаны и какие-то накидки, которые в основном все поснимали — сегодня хоть и ветрено, но тепло. По описанию звучит как «школьная форма», и я сам, перечитывая эти строки, так бы подумал, но нет, эта форма больше походила на что-то лагерное, тюремное. Уж слишком была ПРОСТАЯ. Знаете, когда что-то делают на «отвали», чтоб отчитаться — так вот сложилось впечатление, что им одежду пошили исходя из этого же принципа. «Не голые — и ладно». Это, конечно, не понравилось. Но с другой стороны, одеты были все, и вещи цивильные, не драные, не обноски.

Галочка, как звали провожатую, что-то рассказывала. «Тут у нас такой-то блок, тут такой-то, а тут у нас дети то делают, тут — сё». Я слушал, но не вслушивался, больше доверяя собственным анализаторам вроде глаз и ушей. Единственный вывод, который сделал — всё миленькое на улице создано руками воспитанников. Они убирают территорию, сажают деревья, ухаживают за растениями и инвентарём — там дальше спортплощадка, например. Между ними даже проводится негласное соревнование, кто лучше обустроит свой участок. То есть то, что создано руками воспитанников — на высоте, в отличие от сектора, за который отвечает госфинансирование и работа администрации. Долбанный «Колосок» не выходил из головы!

— А сколько всего детей в приюте? — спросила Алла.

— Около двух сотен человек. Просто сейчас почти все уехали в школу, будут после обеда.

— А они все… Ну, с диагнозами? — спросил я.

— Да, — кивнула провожатая. — У нас же специфика. Большинство воспитателей имеют медицинское образование, как минимум медсёстры. Есть как физические травмы, так и отклонения. ДЦП, хромосомная трисомия (2), дебилизм, кретинизм, различная умственная отсталость…

— И у вас всё в одном флаконе? — недобро хмыкнул я.

— А куда их ещё? — не поняла моё возмущение провожатая. — Правда, мы делим группы по успеваемости, у кого нет задержки и у кого есть. Но у нас хотя бы нет слепых, глухих и прочих, кто мог бы ещё больше задерживать остальных.

— Для них существуют специализированные приюты? — предположила Алла.

— Разумеется. У нас одна заточка, у других — другая.

— Детей хоть не обижают? — снова я.

— Их обидишь! — Недовольство в голосе. Разонравилась мне эта Галочка. Детей надо любить, особенно на такой работе. А она их… Терпит. Как неизбежное зло. Нехорошо.

В общем, как боялся, подъезжая, ощущения кладбища, то бишь последнего приюта, не возникло. И это хорошая новость. Но она тут же смазалась, когда перед нами прошла девочка с ДЦП, ковыляя так, что хотелось сказать «на граблях». Или когда мимо провезли мальчика, вращающего головой, не знаю, как называется болезнь, но нормальным его точно не назовёшь. Однако вдали бегали и играли другие дети, нормальные или почти нормальные, ибо на фоне ДЦП и прочего протез вместо ноги или отсутствие руки уже не воспринимались чем-то эдаким.

Отдельное небольшое одноэтажное здание — та самая больница, медблок. Палата с отдельным входом. Куда нас провела уже местная, в смысле медработник, узнав от Гали, кто нужен.

— Вот. Прошу, аккуратнее с нею. Вчера Ксюше стало плохо, опять приступ случился. Всё чаще и чаще стали. — Медсестра вздохнула. — Наверное, не долго осталось мучиться… Если не случится чуда, конечно. — С надеждой посмотрела на нас. Мы,