Сирийский рубеж 2 - Михаил Дорин

Я начал выбираться наружу. Только открыл дверь, как в кабину рванул воздушный поток из пыли. Моментально на зубах заскрипел песок и нос забился.

Спрыгнул на землю и быстро отбежал в сторону. Пыль рассеялась и появилась возможность оценить масштаб аварии.

Вертолёт стоял ровно, но с поломанными основными стойками шасси. Хвостовая часть была целой, а винты были в обычном состоянии, свисая вниз.

За машиной тянулся длинный след из обломков шасси и консолей крыла. А ещё целая траншея, которую мы с вертолётом «пропахали» после приземления. Метров 50 точно.

— Фух, ну хоть живой, — произнёс я, снимая шлем.

И ещё одно повреждение касалось лопастей винтов. На законцовках нескольких лопастей заметил повреждения. Выходит, что я словил тот самый перехлёст винтов, который и привёл к возникновению аварии.

Можно считать, что «костлявая дама» в этот раз прошла мимо меня. Я подошёл к вертолёту и похлопал его по фюзеляжу. Как бы то ни было, а жизнь он мне спас.

За спиной уже был слышен гул двигателей машин и сирена от пожарного автомобиля. Ко мне спешила на помощь целая бригада. Впереди ехал начальник Центра на своём УАЗе. За ним две «шишиги» с командой техпомощи и «таблетка» с доктором.

Я смахнул со лба пот и расслабился, присев на землю. Только сейчас почувствовал, что в очередной раз меня пронесло. Пока непонятно только как. По всем параметрам я должен был воткнуться в землю и взорваться. Но мне повезло.

Полковник Медведев приехал вместе с Тяпкиным. Никто из высшего начальства не заинтересовался падением, они так и остались стоять на стоянке.

— Товарищ командир… — подошёл я к Геннадию Павловичу, но он меня остановил.

— Живой, — сказал начальник Центра и приобнял за плечи.

Неожиданно от Медведева, но он не постеснялся на виду у всех проявить эмоции. Как и Тяпкин, который сначала меня осмотрел со всех сторон, а потом тоже пожал руку.

— Теперь говори, почему опять разбил вертолёт? — спросил Медведев.

Геннадий Павлович ещё помнит Соколовку, когда мы с Димой Батыровым приземлились на заснеженной поляне. Не забыл начальник Центра и мою посадку на домкраты. Тогда и вовсе вертолёт был спасён. Сейчас ситуация иная.

— С большей долей вероятности, я попал в «вихревое» кольцо. А ещё, вон посмотрите на лопасти.

Следом за командирами подъехали и Ларюшин с Тобольским. Евгений Иванович только вышел из машины и подбежал ко мне.

— Извини, сынок. Просчитались где-то. Ничего не сломал? — крепко обнял меня Ларюшин.

— Кроме вертолёта, больше ничего. Всё хорошо, Евгений Иванович.

— Его мы починим. И разберёмся, что случилось.

— Перехлёст лопастей и вихревое кольцо, — кивнул Тобольский, посмотрев на В-80.

Однако, Ларюшин решил сам подойти к вертолёту и убедиться. Пока я с Олегом Игоревичем разбирал аварию и как всё развивалось, заслуженный лётчик-испытатель обошёл вертолёт.

Закончив с обходом, он подошёл к нам ближе и повторно выслушал мой рассказ о произошедшем.

— Нужно всё проверить. Я и сам видел, как от лопастей будто брызги отлетели. Однако, всё поправимо. Главное — Саня живой. И… вертолёт сохранил, — сказал Ларюшин, вновь пожал мне руку и ушёл к инженерам из фирмы.

Я прогнулся в спине, почувствовав дискомфорт. Наверное, от сильного напряжения, которое случилось в момент попадания вертолёта в столь критический режим.

Доктора меня быстро осмотрели, но травм и ушибов у меня не было. Даже удар головой не оставил отметин.

— Да всё в норме. Живой и здоровый, — пытался я избавиться от доктора, который шёл за мной с пузырьком прозрачной жидкости.

— Сан Саныч, это успокоительное. Вам надо стресс снять.

— По мне видно, что я взволнован? — возмутился я.

— Эм… да. Повышение голоса, отказ от медицинской помощи. Вы даже спирт и тот в штыки воспринимаете, — ответил доктор, и вновь поднёс мне к лицу пузырёк.

— Не воспринимаю, поскольку не пью. Доктор, спасибо, но давайте потом, — отмахнулся я.

Медведев и Тяпкин тоже настояли, чтобы доктор пока не начинал плотно со мной работать. Оказывается, генерал армии Чагаев дал команду мне лично доложить о произошедшем.

А генерала заставлять ждать нельзя.

Меня привезли в штаб Центра, где в актовом зале уже шло заслушивание итогов показа. Как я понял, аварии ещё никто не касался.

Душный актовый зал был наполовину заполнен представителями высокого командования. Здесь были и помощники Чагаева, представители Генерального штаба, а также командования ВВС. Ну и без представителей конструкторских бюро не обошлись.

Сразу как мы вошли в актовый зал, Медведев доложил Чагаеву о прибытии.

— Товарищ генерал, майор Клюковкин…

— Да знаю я его, — махнул рукой Василий Трофимович и отложил в сторону лист бумаги. — Вы — проходите. Всем, кроме представителей главкомата ВВС, выйти.

Указанные люди остались, а в зал ещё вошёл Ларюшин с представителями фирмы. Чагаев встал со своего места и пошёл ходить вдоль центрального стола, утирая вспотевший лоб платком.

— И как это понимать? В Генеральном штабе уверены, что новый вертолёт произведёт революцию в Армейской Авиации, а он взял да и рухнул. Хорошо, что вы ещё живы остались, Клюковкин. В чём была причина?

Я доложил, что произошло на борту. Уже в третий раз за сегодня.

— Основная предварительная причина — схлёстывание лопастей под влиянием сильного ветра, с последующим попаданием вертолёта в режим вихревого кольца. По параметрам манёвра, высота была слишком маленькой, чтобы вывести вертолёт из этого критического режима без грубой посадки.

Чагаев слушал внимательно, но с каждой минутой становился всё более красным. Похоже, что он курировал вопрос по принятию на вооружение В-80. И получить такую «пощёчину» ему естественно, неприятно.

— Значит, манёвр был выполним. Тогда почему вы его не выполнили? Не надо сейчас повторяться о ветре и запасе высоты. Так ли это принципиально, Евгений Иванович? — спросил Чагаев у Ларюшина.

Лётчик-испытатель поднялся на ноги, но не торопился отвечать. Любое его слово сейчас будет воспринято неправильно одной из сторон.

Если скажет, что мои слова — бред, то обманет сам себя. А если согласится, то Чагаев «расстроится» ещё больше.

— В причинах необходимо разобраться. Но в одном я уверен, сегодня майор Клюковкин сохранил нам машину. И я ему хочу сказать спасибо…

Но Василий Трофимович был уже на «режиме гнева».

— Хватит, товарищ Ларюшин. Вы мыслите как испытатель, а нужно как стратег. Подойдите ко мне, — сказал Чагаев, поднимаясь с места и собирая