Я – Товарищ Сталин 3 - Андрей Цуцаев

среди обломков. Алем, пробираясь через дым, заметил итальянского полковника, высокого, с седыми висками, чья шинель была изорвана, но голос, отдающий приказы, был полон ярости. Полковник, сжимая пистолет, стрелял в темноту, его глаза горели страхом и гордостью, а вокруг него солдаты пытались построить оборону, но огонь и взрывы ломали их ряды. Алем, указав на него, крикнул Тесфайе:

— Полковник! Взять его живым!

Тесфайе, метнувшись вперёд, получил пулю в плечо, его кровь брызнула на камни, окрашивая снег алым, но он, стиснув зубы, бросился к полковнику. Алем, прикрывая его, стрелял по часовым, чьи тени мелькали в огне. Пули свистели мимо, одна задела его плащ, другая разбила камень у ног, разбрасывая осколки. Полковник, окружённый абиссинцами, выронил пистолет, его руки дрожали, но голос был твёрдым, полным вызова:

— Вы не сломите Италию! Убейте меня, но мы вернёмся с большей силой!

Алем, наставив винтовку на полковника, ответил ему по-итальянски:

— Мы сражаемся за нашу землю, а вас никто сюда не звал. Ты пойдёшь с нами, полковник.

Буря, начавшаяся в горах, усиливалась, ветер завывал, срывая ветви с кедров, а огонь продолжал пожирать всё — палатки, укрепления, повозки, оставляя лишь дымящиеся обломки, воронки, искры, взлетавшие к небу. Итальянцы, в панике, отступали, их крики тонули в грохоте новых взрывов, когда остатки склада рвались, разбрасывая металл, дерево, раскалённые осколки, которые врезались в землю, сносили деревья, оставляли дымящиеся ямы.

Утро в горах Абиссинии, ясное и холодное, наступило с первыми лучами солнца, что пробивались сквозь зазубренные вершины, окрашивая скалы в золотистый свет, словно пламя, готовое поглотить мир. Леса кедров и акаций, влажные от росы, шелестели под лёгким ветром, их ветви качались, будто оплакивая грядущий день. Река в долине, отражая небо, текла спокойно, её воды поблёскивали, как жидкое серебро, а птицы, щебетавшие в ветвях, замолкали, заслышав далёкий гул шагов и лязг металла. Итальянские войска, собравшиеся в низине, двигались колонной, их шинели, пропылённые и тяжёлые, колыхались в такт маршу, а стволы винтовок, пулемётов и артиллерийских орудий, установленных на повозках, сверкали в утреннем свете. Командир Данте, высокий, с жёстким лицом, покрытым шрамами, и глазами, полными холодной решимости, ехал впереди на лошади, его голос, отдающий приказы, разносился над колонной, как раскат грома. Тысячи солдат шли, их шаги сотрясали землю, артиллерия, скрипя колёсами, и повозки с боеприпасами двигались к деревням, лежащим в долине, где дома из глины и соломы, окружённые полями проса, ещё дремали под солнцем. Данте, повернувшись к своему адъютанту, молодому офицеру Николо, чьё лицо было бледным от бессонной ночи, сказал с яростью:

— Николо, эти деревни укрывали бунтовщиков. Они заплатят за их дерзость. Сожжём всё, никого не щадить.

Николо, сжимая поводья, кивнул, но его голос дрогнул, выдавая сомнение:

— Командир, жители… они не все воины. Стоит ли жечь их дома? Что скажет начальство в Риме?

Данте, сжав кулак, ответил:

— Рим требует контроля, Николо. Абиссинцы ударили ночью и нанесли нам большой урон. Мы покажем, что бывает с теми, кто против нас.

Колонна вошла в первую деревню, где дома, сложенные из глины, с соломенными крышами, стояли вдоль узких троп, окружённые полями, где колосья проса качались под ветром. Жители, заслышав топот тысяч ног, выбегали из хижин, их лица, полные ужаса, бледнели при виде солдат, чьи винтовки были наготове. Старейшина деревни, Гебре, седой, с морщинистым лицом, вышел вперёд, его руки, поднятые в мольбе, дрожали, он сказал:

— Мы мирные люди! У нас нет оружия! Пощадите нашу деревню!

Данте, не глядя на него, махнул рукой, и солдаты, с винтовками наперевес, открыли огонь. Пули, со свистом разрывая воздух, врезались в глиняные стены, пробивали соломенные крыши, разбрасывали осколки. Крики жителей, пронзительные и отчаянные, разорвали утреннюю тишину, смешавшись с треском выстрелов. Мужчины падали, их тела, пробитые пулями, оседали в пыль, кровь текла по земле, впитываясь в сухую почву. Женщины, крича, бежали, хватая скудные пожитки — глиняные горшки, тканые одеяла, — но пули настигали их, и они падали, их крики обрывались. Старики, пытаясь укрыться за деревьями, ковыляли, но пулемёты, установленные на холмах, косили их без разбора, их очереди разрывали ветки, врезались в стволы, оставляя дымные следы. Итальянцы поджигали дома факелами, солома вспыхивала мгновенно, и пламя, жадное и яростное, пожирало крыши, стены, превращая деревню в пылающий хаос. Глиняные стены рушились, обломки падали с грохотом, дым, густой и чёрный, поднимался к небу, застилая солнце. Крики жителей, смешанные с треском огня, эхом разносились по долине, а ветер нёс пепел, оседавший на полях. Молодая женщина, с растрёпанными волосами, бежала, прижимая к груди узел с одеждой, но пуля ударила её в спину, и она рухнула, её крик оборвался, а узел покатился по земле. Гебре, стоя на коленях перед горящим домом, смотрел на разрушение, его голос, полный отчаяния, кричал:

— За что? Это наша земля! Почему вы несёте смерть?

Итальянский солдат, молодой, с дрожащими руками, наставил на него винтовку, но заколебался, его глаза выдавали страх. Данте, заметив это, крикнул:

— Стреляй, или сам станешь врагом Италии!

Солдат выстрелил, и Гебре упал, его кровь смешалась с пылью, а тело замерло среди обломков.

Деревня горела, дома рушились, поля проса, подожжённые, пылали, их колосья, охваченные пламенем, превращались в пепел. Жители, те, кто успел, бежали в леса, их фигуры мелькали среди кедров, преследуемые пулями, которые свистели, впиваясь в стволы.

Вторую деревню, в километре от первой, постигла та же участь: пулемёты били по хижинам, их очереди разрывали глиняные стены, артиллерия, установленная на холмах, обстреливала дома, снаряды рвались, оставляя воронки, дым и обломки. Жители, крича, бежали к реке, их фигуры, освещённые солнцем, мелькали среди камышей, но пули настигали их, вода окрашивалась кровью, а тела падали на берег. Один мужчина, раненый, пытался ползти к реке, но штык итальянского солдата вонзился в его спину, и он замер, его взгляд угас.

Данте, наблюдая за разрушением, сказал Николо:

— Это урок, Николо. Абиссинцы узнают, что с нами не шутят.

Николо, глядя на горящую деревню, где дым поднимался к небу, ответил дрожащим голосом:

— Но, командир… сколько ещё погибнет? Это же люди, как мы.

Данте, сжав кулак, ответил ему с яростью:

— Они враги, Николо. Если не мы их, то они нас. Вперед.

Итальянцы двинулись дальше, оставляя за собой дымящиеся руины, где огонь пожирал дома, поля, деревья, а крики уцелевших тонули в гуле марша. Пепел, поднятый ветром, оседал на их шинелях, а солнце, скрытое дымом, казалось кроваво-красным.

Впереди, в узком