Тренировочный День 9 - Виталий Хонихоев

на трубе с водой — раз и все. Только что вот был Давид «все куплю сказало злато» и через две секунды уже находит утешение в пошлой пословице «бедность не порок». Помыкается такой как Давид год-другой и конечно же вернется в семью, а куда деваться? Тем более что без денег дяди Гурама сам Давид для девушек всю свою привлекательность терял. Именно поэтому то, что не купишь за деньги — было бесценным.

— И когда у тебя свадьба? — спрашивает Давид: — я хочу самолично прийти и посмотреть на эту дэви, которая моего брата так околдовала, что он никак из нее свой чох вынуть?

— Ну она с командой в Ташкент уезжает, так что видимо после этого. В октябре или чуть позже, как у нее время будет. — говорит Наполи.

— С командой? С волейбольной? Погоди… — Давид привстает со своего места: — а разве не этот «сох глху» там тренером?

— Этот. — кивает Наполи: — он самый. И я к тебе с просьбой, Давид. Тебе нужно с ним поговорить нормально, по-мужски. Признаешь свою ошибку, извинишься, пожмете друг другу руки… а я гарантирую что он тебя не тронет. Ни сейчас, ни потом.

— С просьбой? Что это еще за просьба⁈ Ты с ума сошел⁈ Ты о чем? Этот эшуу на меня напал! И ты обещал, что с ним разберешься! Наполи! Ты же мой брат! — вскакивает со своего места Давид: — а он еще живой! Или… это твой коварный план, да? Втереться к нему в доверие, а потом нанести удар в спину? — Давид хмурится, глядя в лицо Наполи, выискивая там истину. Наполи вздыхает. Вот и подошла пора, настало время. Ему чертовски не хотелось этого делать, но кто-то должен. Иначе им всем грозила беда, если не сейчас, то в будущем.

— Послушай, Давид. — говорит он: — ты же помнишь Мец Егерн, который эти твари турки устроили нашему с тобой народу в пятнадцатом году? Как они гнали людей в пустыню умирать, без хлеба, без воды, просто гнали пока те не падали наземь и добивали их штыками? Как вдоль дорог стояли кресты с распятыми на них нашими девушками? Ты же помнишь сколько людей погибло? Два миллиона человек, наших братьев и сестер.

— Что? Но… это тут при чем?

— Нас лишили дома и заставили перебраться за границу. В другие края. Например — вот сюда. — Наполи обвел широким жестом все, что их окружало — деревянную беседку и сорок соток фруктового сада: — и здесь нас приняли, Давид. Но в памяти нашего народа живет эта вечная травма, историческая травма. Мы ненавидим турок, и мы все время боимся, что ночью к нам ворвутся солдаты и вытащат на улицу в одном белье, а мы будем бессильны защитить наших дочерей и сестер, наших матерей и детей.

— Погоди, зачем мне исторический экскурс в Первую Мировую? — продолжает хмурится Давид: — брат, что ты…

— Мы как евреи, брат. — откидывается на спинку стула Наполи и тушит окурок сигареты в хрустальной пепельнице: — мы как евреи, нас лишили своей родины, нас убивали миллионами и у нас развилась эта травма. Мы — всегда улыбаемся, мы всегда гостеприимны, мы всегда преувеличенно радушны и стараемся произвести впечатление безобидных и даже смешных. Никогда об этом не задумывался? Смотри как мы улыбаемся всем, как мы называем всех братьями… мне кажется это потому что мы считаем себя немного в гостях… везде где бы мы ни были. И мы не хотим, чтобы солдаты ночью снова ворвались в наши дома, понимаешь?

— Но…

— А ты забываешь об этом. — твердо говорит Наполи, взглянув Давиду прямо в глаза: — ты забываешься. Настоящая сила — в знании. Почему твой отец добился всего сам, в одиночку, приехав в сибирский город сорок лет назад? Да потому что он не гнушался любого труда и никогда не задирал нос, улыбался всем и был радушным, как и положено человеку в гостях. Понимаешь? Твой отец создал все это, все что ты видишь вокруг себя, этот сад, этот дом, вон те машины, что стоят в гараже, эту беседку и даже этот коньяк — это его рук дело. Его рук!

— Я сам себе на жизнь зарабатываю! — запальчиво возражает Давид: — сам! И трачу только мои собственные деньги!

— Да ну. — Наполи скептически смотрит на него и качает головой: — сам?

— Я получаю зарплату!

— У папы на работе. — вздыхает Наполи: — Давид, пойми наконец, ты — никто. У тебя ничего нет. Все что ты получаешь и что считаешь своим, что ты используешь чтобы клеить девушек в городе — не твое. Это все принадлежит дяде Гураму. И я ни разу не видел чтобы дядя Гурам расхаживал по городу с золотым перстнем в полкило или приставал к девушкам, уверяя что всех их купит и продаст.

— Да что ты говоришь! — Давид вскакивает на ноги: — ты! Да как ты смеешь!

— Смею, Давид. — Наполи складывает руки на груди: — еще как смею. Ой как смею. Знаешь ты мне тут Окуджаву цитировал, а я пытался сказать тебе что настоящая сила в знании. Однако я смотрю что ты этого не понимаешь. Ладно. Ты же знаешь, что там есть продолжение, верно? «Все мое сказало злато, все мое, сказал булат. Все куплю сказало злато, все возьму, сказал булат». Вот как это звучит полностью, мой дорогой младший братец.

— Ты… ты пришел в мой дом, чтобы прочитать мне лекцию по истории, по литературе и оскорбить меня⁈

— Вай, братишка, ты меня совсем не слушаешь. Здесь нет ничего твоего. Все это дяди Гурама. А твое — то что насрешь. Понятно? А теперь слушай меня внимательно, малахольный, ты пойдешь и извинишься перед Виктором, если будет нужно — в ноги ему упадешь, ясно⁈ И не надо говорить, что у тебя позвоночник не гнется, я видел как ты у дяди Гурама «Мерседес» выпрашивал.

— Я не верю своим ушам! — разводит руками Давид: — ты должен был защищать нашу семью! Нас всех! Меня!

— Поверь мне, именно этим я сейчас и занимаюсь. — вздыхает Наполи: — твой защитой и защитой семьи. Ты совсем идиот такому человеку дорогу переходить, да еще к его женщине лапы тянуть? Я вообще поражаюсь