Притворюсь твоей сестрой - Анна Сергеевна Одувалова

Я отвожу взгляд, разглядывая вывеску ближайшей кофейни.

– Встречаюсь со старыми друзьями, – отвечаю уклончиво, чувствуя, как легкая ложь щекочет горло. – Мне же нужно как-то возвращаться… к жизни. К нормальной жизни. – Последние слова звучат жестче, чем хотелось.

Мама ловит этот посыл. Ее губы снова чуть сжимаются, но она не сдается.

– Может, все же подумаешь о… о возвращении в балет? – выдает она почти шепотом, как будто боится спугнуть меня. – Ты же так талантлива была…

– Нет, – обрываю я ее резко, категорично. Вижу, как она вздрагивает. Беру себя в руки. – Я не против выпить с тобой кофе. Но только при одном условии. – Смотрю ей прямо в глаза, чтобы она поняла серьезность. – Про балет мы не говорим.

Мама замирает на секунду, потом медленно кивает. Соглашается.

– Хорошо, – тихо говорит она. – Про балет ни слова.

Мы идем в ближайшую красивую кофейню – одну из тех с плетеными стульчиками и столиками под зонтиками, расставленными прямо на тротуаре. Занимаем маленький круглый столик. Воздух наполнен ароматом свежемолотых зерен и сладкой выпечки. Заказ делаем почти молча. Я крепкий американо, она сладкий латте с пенкой.

Официантка приносит мне дымящуюся чашку с черным, крепким напитком и маленькое, но идеальное пирожное: гладкий, темно-коричневый глазированный шар, похожий на трюфель. Разламываю его ложкой – внутри нежнейшее воздушное суфле цвета топленого молока. Маме – аккуратный эклер с блестящей шоколадной глазурью. И только сейчас, когда запах кофе и сладкого ударяет в нос, а желудок предательски урчит, я понимаю, что по-настоящему, голодна. Весь этот день, вся эта игра – они выжали меня досуха. Я набрасываюсь на пирожное, чувствуя, как его сладость и горечь кофе смешиваются на языке. Осталось пережить вечер. Зачем я только согласилась на это нелепое свидание с Элаем. Ведь понятно же, ничего хорошего из этого не выйдет.

Мама держит свое обещание. Ни слова про балет. Вместо этого она увлеченно рассказывает какие-то милые, незначительные эпизоды из жизни Зои. Про ее первый выученный этюд в пять лет, про проказливого котенка, которого подобрали во дворе особняка, про смешной случай в дорогой школе этикета. Иногда я могу поддержать разговор – кивком, коротким «да» или «правда?». Иногда – просто слушаю, подпирая подбородок рукой, стараясь представить ту девочку. Глаза мамы действительно светятся теплом, когда она погружается в эти воспоминания, кажется, молодея на глазах. На мгновение меня пронзает мысль: «Возможно, я слишком строга к ней? Возможно, она и правда не причастна к исчезновению дочери. Искренне искала. Страдала». Мысль неудобная, колючая, и я прогоняю ее, отхлебывая остывший американо.

Час пролетает незаметно. И мне стоит поторопиться, если хочу успеть

– Мам, прости, мне, правда, пора, – говорю я, допивая кофе. Встаю, обхожу столик и целую родительницу в щеку, чувствуя под губами легкий пудровый аромат. Как раз к тротуару подкатывает ее личный магмобиль – темный, бесшумный, с тонированными стеклами. Я помогаю ей собрать пару маленьких пакетиков с аксессуарами, которые она успела купить «про запас».

Сама остаюсь, сообщив маме, что встреча с друзьями у меня тут. Центр города – место прогулок, светских бесед и неторопливых посиделок под зонтиками кофеен. Мама улыбается мне напоследок, и магмобиль бесшумно отъезжает.

Я стою на тротуаре, пока его гладкий корпус не скрывается за поворотом. Тепло встречи мгновенно испаряется. Ловлю первое же свободное такси и уезжаю в другой, не такой благополучный район.

Магмобиль ныряет в поток, увозя меня в совсем непарадный Горскейр. Тут, в крошечной квартирке под самой крышей старого кирпичного дома, хранятся жалкие остатки моей настоящей жизни. Я не помню своих родителей. Только бабушку – ее морщинистые руки, запах ванильных пирогов, вечно пыльный цветочный горшок на единственном маленьком окне, выходящем в мрачный колодец двора. Потом бабушки не стало, а меня отправили в приют. Серая каша, холодные койки, чужие взгляды. А потом… то место. Темное, липкое, которое не хочется вспоминать. Именно там я и познакомилась с настоящей Зои.

А квартирка, так и ждала, когда я вырасту и смогу сюда вернуться.

Правда, ее оккупировал мой дядя – младший бабушкин сын. Одна бы я не справилась. Но у меня уже тогда был Фиш. Сильный, упрямый, умеющий договариваться кулаками или деньгами. С его помощью мы «убедили» дядюшку освободить мою комнатушку.

Поднимаюсь по скрипучим, пахнущим пылью и старостью ступеням на самый верх. Открываю дверь не ключом, а коротким, резким жестом и тихим свистящим заклинанием. Замок щелкает. В этом районе не водятся маги, способные вскрыть подобное заклинание. Не их уровень.

Захожу. Комната маленькая, заставленная старой мебелью: потертый диван, шаткий столик, огромный, темный платяной шкаф, пахнущий нафталином. Пыль серебрится в луче света из окна. Достаю из глубин шкафа простое черное платье без рукавов, с открытыми плечами. По сути, это длинная юбка-труба, которая натягивается выше груди. Платье симпатичное, сидит по фигуре, но рядом с брендовыми шелками и льном из сегодняшних бутиков оно и не висело. Я не хочу, чтобы Элай увидел на мне хоть что-то, что могло бы намекнуть истинное положение вещей. Это платье – из другого мира. Моего мира.

Но тут есть кое-что еще, что мне жизненно необходимо. Достаю коробку с верхней полки. Парик. Черный, с густой челкой и удлиненным каре по плечи – я купила его в прошлом году на вечеринку. И самое главное… Маска. Не простая. Дорогой магический артефакт. Такие носят парни из безумно популярной группы «Ангелы» на своих шоу. Она выглядит как застывшие, мерцающие всполохи огня, покрывающие верхнюю часть лица ото лба до скул. Она не просто скрывает черты – она искажает их, не позволяя разглядеть четкие линии, нос, брови, разрез глаз. При этом смотрится не уродливо, а… стильно, загадочно. Просто кажется, что при каждом повороте головы твой облик скрывают живые языки пламени. Идеально, если хочешь остаться неузнанной. Идеально для сегодняшнего свидания.

Я носила ее несколько недель после того, как над моим лицом поработали бьюти-маги, изменяя внешность.

Быстро переодеваюсь в черное платье, натягиваю парик, поправляя челку перед мутным зеркальцем на шкафу. Последний штрих – аккуратно прикладываю к лицу маску. Кожа под ней слегка холодеет от прикосновения активированной магии. Готова. Теперь Элай не сможет провести параллели со своей недавно воскресшей сестрой.

Глава 11

Поворачиваюсь перед помутневшим от времени зеркалом, поправляя парик. И замираю. На спине, повыше лопатки, из-под простой ткани платья четко проступает бледный, неровный шрам. Длинный, как след от удара хлыста.

Конечно, Элай не в курсе, какие шрамы у его настоящей