Миссия в Сараево - Алим Онербекович Тыналин

— Да, — ответил я. — Александр Соколов. Корреспондент.

— Корреспондент, — повторил он, в голосе сомнение. — Зачем корреспонденту в лагерь?

— Писать, — коротко сказал я. — О вашей борьбе.

Он усмехнулся.

— Борьбе. — Помолчал. — Писать легко. Попробовал бы жить под австрияками.

Я промолчал. Спорить нет смысла. Да и не нужно. Пусть думает, что я романтик-идеалист, который приехал поглазеть на героев.

Войислав покосился на крепкого.

— Велько, заткнись. Русский свой. Чирич сказал, он теперь свой.

Велько пожал плечами, отвернулся.

Юный бледный все еще шептал молитву.

Телега ехала дальше, петляя меж деревьев. Дорога почти исчезла, превратилась в едва заметную колею. Ветки цеплялись за полог, шуршали, царапали брезент.

Я сидел молча, думал.

Что я делаю здесь? Еду в логово террористов. Под видом журналиста. Чтобы оценить, кто из этих мальчишек лучше подойдет для убийства.

В прошлой жизни я делал это сотни раз. Отбирал, обучал, посылал на смерть. Во имя Аламута. Во имя Старца Горы. Во имя идеи, которую я давно забыл.

Но сейчас?.. Кто я? Агент российской разведки, который должен предотвратить войну. Или соучастник, который помогает готовить убийц?

Я не знал ответа.

Знал только одно: надо играть роль. До конца. Неумелый журналист. Романтик. Слабак, который боится оружия. Идеалист с дрожащими руками.

Надо скрыть свое нутро спрятаться еще глубже.

Телега замедлилась, остановилась.

— Приехали, — сказал старший с козел.

Я выглянул из-под полога.

Впереди открылась поляна, окруженная соснами. Шесть деревянных бараков, низкие, с темными бревнами и покатыми крышами. В центре большое костровище, черное от золы. Справа плац, утрамбованная земля, на ней строем стояли человек двадцать. Слева, в лощине, угадывались очертания стрельбища, деревянные щиты, мишени.

Над лагерем, на высоком шесте, реял флаг. Красный, с черной рукой в центре. Символ организации.

Лагерь «Черной руки».

На плацу замер строй. Все смотрели на телегу.

Из штабного барака вышел человек.

Майор Танкович.

Широкоплечий, борода с проседью, жесткие черты лица, шрам на щеке. Тот самый, кто допрашивал меня в Белграде, принимал в организацию. Одет просто, темная рубаха, брюки, высокие сапоги. Руки за спиной. Взгляд тяжелый, изучающий.

Он шел к телеге медленно, не торопясь.

Старший слез с козел, молодой тоже. Войислав спрыгнул из телеги, я за ним. Трое боснийцев вылезли следом, неуклюже, напуганно.

Танкович остановился в трех шагах.

— Новички, — сказал он громко, обращаясь к строю. — Встать в линию!

Трое боснийцев поспешно выстроились рядом. Худой кашлянул, выпрямился. Крепкий стоял, сжав кулаки. Юный дрожал.

Танкович обошел их медленно, оценивающе. Остановился перед худым.

— Имя?

— Васко. Васко Чубрилович.

— Болен?

— Кашель. Пройдет.

Танкович усмехнулся.

— Пройдет. — Перешел к крепкому. — Имя?

— Велько. Велько Попович.

— Откуда шрам?

— Австрийский жандарм. Прикладом.

Танкович кивнул одобрительно.

— Хорошо. — Подошел к юному. — Имя?

— М-Младен. Младен Йованович.

— Боишься?

Младен молчал, губы дрожали.

— Боишься? — повторил Танкович жестко.

— Да, господин майор.

— Честно. — Танкович повернулся к строю. — Запомните! Трусость не порок, если признаешь ее. Порок лгать себе.

Он отошел, посмотрел на меня.

— Соколов.

Я вышел вперед.

— Да, майор.

Танкович подошел, остановился вплотную, смотрел сверху вниз. Я держал спину прямо, взгляд спокойный.

— Полковник Дмитриевич велел тебе неделю здесь провести. Смотреть, слушать, молчать. В конце доложишь мне, кто из них годится.

— Слушаюсь, майор.

— Годится для чего не твое дело. Понял?

— Понял.

Танкович повернулся к строю, громко:

— Это Александр Соколов! Русский корреспондент! Он здесь по поручению полковника! Будет с нами! — Пауза. — Если кто-то из вас окажется болтуном… — Он не закончил, но смысл был ясен.

В строю повисла тишина. Настороженная, тяжелая.

Танкович кивнул Войиславу.

— Отведи Соколова в третий барак. Покажи, где спать.

— Есть, майор.

Войислав тронул меня за локоть, повел через плац. Строй расступился, давая дорогу. Я чувствовал на себе взгляды. Недоверчивые, изучающие, враждебные.

Чужак. Посторонний. Журналист из России.

Мы дошли до барака номер три. Войислав открыл дверь.

Внутри нары вдоль стен, десять мест. Соломенные тюфяки, грубые одеяла. Одно окно, выходящее на плац. Пахло сыростью, табаком, потом.

— Вон там, у окна, — указал Войислав. — Твое место.

Я кивнул, прошел, бросил вещмешок на нары. У окна удобно. Вижу плац, выход, контролирую подходы. Старая привычка.

Войислав стоял в дверях.

— Майор не шутил, — сказал он тихо. — Следи, запоминай. Он проверяет и тебя тоже.

— Понял.

— Хорошо. — Он повернулся уходить, остановился. — Еще одно. Капитан Попович будет следить за тобой. Приказ майора. Не делай глупостей.

Он вышел, закрыл дверь.

Я остался один.

Подошел к окну, посмотрел на плац. Танкович распускал строй, курсанты расходились к баракам. Трое новичков стояли растерянно, не зная, куда идти.

Я сел на нары, закрыл глаза.

Значит, так. Танкович не доверяет мне полностью. Попович будет следить. Один неверный шаг, и я не вернусь в Белград.

Играть роль. Идеально. Неумелый журналист. Слабак. Романтик.

Халим должен исчезнуть.

Я открыл глаза, посмотрел в окно.

Лагерь смерти. Здесь готовят тех, кто изменит историю. Или попытается.

Моя задача, понять, что они планируют. И остановить.

Если смогу.

Барак опустел через несколько минут. Я услышал, как снаружи Танкович громко скомандовал строиться. Топот ног, перекличка, еще одна команда. Потом тишина.

Я подождал, прислушиваясь. Убедился, что никого рядом нет. Встал, подошел к окну.

На плацу строй разошелся. Курсанты группами направлялись к разным частям лагеря. Одни к стрельбищу в лощине. Другие к полосе препятствий. Трое новичков, те самые боснийцы из телеги, стояли растерянно, пока к ним не подошел молодой инструктор и не повел куда-то.

Танкович стоял посреди плаца, руки за спиной, наблюдал. Рядом с ним второй человек. Капитан Попович, судя по всему. Тот самый, кто будет за мной следить.

Высокий, жилистый, лет тридцати пяти. Темные усы, острые черты лица, взгляд цепкий. Одет как Танкович, рубаха, брюки, сапоги. На поясе кобура с револьвером.

Попович повернул голову, посмотрел в сторону моего барака. Прямо на окно.

Я отступил в сторону, но не резко. Медленно, естественно, как человек, который просто отходит от окна. Не прячусь. Просто осматриваюсь.

В дверь постучали. Резко, требовательно.

Я поднял голову.

— Войдите.

Дверь открылась. Капитан Попович.

Вошел, остановился в двух шагах, руки за спиной. Смотрел сверху вниз. Оценивал.

— Соколов. Майор велел показать тебе лагерь. Пошли.

Я встал.

— Слушаюсь, капитан.

Мы вышли из барака. Солнце поднялось выше, день становился жарче. Пахло сосновой смолой, дымом от костра, где кто-то готовил обед. Слышались голоса, выстрелы со стрельбища, приглушенные расстоянием.

Попович шел впереди, не оборачиваясь. Молчал. Я шел следом, запоминал расположение.

Шесть бараков. Первый штабной, где Танкович. Второй и третий спальные, для курсантов и гостей. Четвертый столовая. Пятый склад оружия, с железной дверью и замком. Шестой