Слуга Государев. Бунт - Денис Старый

сказал Никифор, и я услышал удаляющиеся шаги. — Нежели зазря уже полки готовы слово свое сказать? Что? Все дурни? Токмо отрок единый — мудрец? То-то и оно. Не могут все быть дурнями супротив одного.

Стрельцы ушли, оставляя меня в одиночестве. Волнами, словно стою на причале во время начинающегося шторма, накатывало уныние. Но получалось разбивать его на волнорезе. А сознание я заполнял размышлениями. Было о чем подумать, пока никто не мешал, не пытался меня убить или покалечить.

Я уже немало услышал и понял из того, что сейчас происходит. Нарышкины, вернее, Юрий Алексеевич Долгоруков, который нынче глава стрелецкого приказа, совершили ошибку. Это же они зазвали в Москву немалое число стрельцов. И сейчас те стрельцы, что постоянно дислоцировались в столице, чуть менее податливы для всякого рода бунтов, чем пришлые. Недовольство произрастает ещё из-за того, что стрельцов-то нагнали, но, как это часто бывает, не озаботились экономической подоплёкой всего этого.

То есть элементарным пайком.

Стрельцам из Стрелецкой-то слободы вполне комфортно. Они же дома, при своём хозяйстве. Будут голодными, так голову какой курице скрутят. С зареченскими стрельцами чуть хуже. Там уже живут те, кто имеет лишь худые хозяйства или вовсе без них.

А тут ещё полки разные привели, чтобы поддержали будущее венчание на царство Петра Алексеевича. А вот этим стрельцам худо. Спать, почитай, так и негде, с пропитанием также проблемы, если с собой не принесли серебра. А жалование-то за последний год не выдали, только собираются.

Так что люди злы и голодны. И никто им не помогает эти проблемы решать. Лучшим делом было бы сейчас отправить всех стрельцов по домам их да жалование выдать, в том числе и хлебом. Но отчего-то власть имущие думают иначе. Получили власть в свои руки — так и не видят, что кто-то может её отобрать. Иван Алексеевич живёт рядом с Петром Алексеевичем. Вряд ли кто-то ставит на Софью, несмотря на то, что должны понимать, что она — вовсе не дурочка, а ушлая и весьма продвинутая дама. Но ведь баба же! Да скажи прямо сейчас стрельцам, что им предстоит стоять за Софью, а не за царевичей мужицкого полу — так больше половины чертыхнулись бы и сплюнули на землю с обиды, что их за дурных держат.

— Сижу за решёткой в темнице сырой, вскормлённый в неволе орёл молодой… — устроившись в уголке, опершись спиной о сырую от конденсата стену да потирая ушибленные бока о сапоги, читал я стихи Пушкина.

Сколько тут пройдёт времени — я и знать не буду. Сколько не отсчитывай секунды или минуты, всё равно потеряешься. Восходов и закатов не видно — глухая стена. Так что только маяться и думать, сколько же времени прошло.

А ведь если не будет меня долго, так отец, сотник Иван Стрельчин, подымет полк. Только на пользу ли это будет?..

Но серьёзный расчёт у меня был на те затравки, что я сделал у Красного крыльца. Ну не полные же идиоты Долгоруков с Матвеевым, чтобы хотя бы не поговорить со мной, не посмотреть, не понять, а вдруг я сказал какую-то правду?

Так что долго я здесь задерживаться не должен. И даже несмотря на то, что со мной уже произошло, я всё равно пребываю в полной уверенности, что пока делаю всё правильно.

* * *

Царица Наталья Кирилловна сидела, на стуле рядом елозил царь Пётр Алексеевич. Мать всё пыталась как-то урезонить своего сына, чтобы он серьёзно относился к ситуации. Но сколько бы она ни обнимала Петра за плечи, в том числе показывая своими действиями, что имеет власть и право находиться за большим столом рядом с мужем, Пётр всё равно то и дело уворачивался, стремясь убежать.

О такой непоседливости юного царя знали многие. В какой-то момент Милославские даже хотели обвинить Петра в том, что и он, как и брат его, скорбен умом, так как не может спокойно выслушать речи никакого достойного мужа. Вот только сравнение Петра и Ивана — далеко не в пользу Ивана Алексеевича.

Сейчас Иван сидел в углу и с детским любопытством, а должен бы уже с мужским, рассматривал свои пальцы. Иван Алексеевич из-под нестриженных ногтей выковыривал грязь и, словно бы красочными узорами, увлекался тем, что у него получалось из-под них выудить.

Артамон Сергеевич Матвеев посмотрел в сторону старшего сына почившего своего друга, государя Алексея Михайловича. С осуждением покачал головой, искоса поглядывая на Наталью Кирилловну. Он не стал высказывать прилюдно, но подумал, что в таких условиях, когда Нарышкиных могут обвинить в чём угодно, царевич Иван должен бы выглядеть словно с картинки. И ногти должны быть пострижены, и власы мытые или прилизанные гусиным жиром. Нарышкиным просто необходимо показывать, что они искренне заботятся об Иване Алексеевиче.

— Ты что ж, дядька, воду баламутишь? — после достаточно продолжительной паузы, когда все, кто был приглашён на совет, заняли свои места за столом, спросил Мартемьян Кириллович.

Матвеев поморщился. Не то чтобы он недолюбливал братьев царицы. Однако считал, что они ещё не доросли до того, чтобы занимать серьёзные посты в Русском государстве. Артамон Сергеевич помнил Льва, Мартемьяна, иных братьев Натальи Кирилловны ещё зажатыми, нерешительными и пугливыми худыми юнцами.

Но пока он был в ссылке, те, видите ли, уже посчитали, что они превратились в орлов. По мнению Матвеева — в этом они сильно заблуждались.

— И что, патриарха ждать не будем? — спросил Иван Кириллович Нарышкин.

— Владыку обождать нужно! Но есть то, что нам бы и без него стоило бы обмозговать, — сказал Матвеев, наблюдая за реакцией братьев царицы.

Матвеев, даже и говоря это, усмехнулся своим мыслям. Да… цыплята посчитали, что они уже взрослые петухи со стальными клювами. Если так и есть, то петухи они самые настоящие — голову задерут и давай кричать. И знают недруги, что крик этот — не грозный, он пусть и громкий, но пустой. А у власти должен быть не петухи, а орлы. Чтобы такой не кричал, но чтобы вида его боялись все мыши и крысы вокруг.

Таковым себя считал Матвеев. Да и не только он, многие боялись Артамона Сергеевича. А он уж, было дело, уверился в своей силе. На том и прогорел ранее, когда царю Фёдору Алексеевичу нашептали о злодеяниях Матвеева, и всесильный боярин был сослан.

Ну вот, он теперь здесь. Еще дня не прошло с приезда в Кремль, но он уже понял, что Нарышкины, получив власть, расслабились. Из головы